У меня такое ощущение, что я последний год живу. Наверное, в этом году уже пора. Почему? Потому что мне нечего делать в этом миру (смеется). Мой левый глаз вообще не видит. Пошел было делать операцию, а врачи говорят: «Поздно дорогой. Надо спасать другой глаз».
Три года прошло после операции. Видимо я даю большую нагрузку – читаю много, смотрю телевизор. Посадил и этот. Хотя общее состояние вроде еще ничего. В школах выступал иногда. Ну да ладно, это все лирика.…
Кстати, а как вы меня нашли?
- Ваш телефон мне дала Софья Петровна Аверичева. На нее я вышел после интервью с Борисом Павловичем Коротковым. Получается, что из Ярославской 234-й остались только вы трое.
- Получается, что так. В 2011 году был 70-й юбилей формирования Ярославской коммунистической дивизии. До него дожили двое: я и артистка Софья Аверичева, которой 97 лет. Я еще подсмеиваюсь над Софьей: «На правах председателя совета ветеранов приказываю тебе дожить до ста лет». Был еще один ветеран дивизии – Масленников Вениамин. По-моему, воевал в 1350-м Костромском полку. Так он вдруг умер 22 июня. Я был у него на похоронах, и меня там словно стрела пронзила: «Мать моя, я же один остаюсь, кто может живое слово сказать о Ярославской дивизии».
А дивизия эта была необычная и особенная. Для ярославцев она должна быть самая родная и близкая к сердцу. Потом было еще много дивизий, которые формировались на территории области. Но именно в этой 234-й воевали чистокровные ярославцы, костромичи, рыбинцы. Нет такой семьи в Ярославле, которую бы эта дивизия каким-либо образом не затронула. На 76 процентов дивизия состояла из коммунистов и комсомольцев. И в основном все были добровольцы!
Хочу сказать, что существует музей нашей дивизии. Однако…
Сейчас пошло уже другое поколение ветеранов. Все эти ракетчики московского корпуса ПВО и прочие. Они выслужились и теперь лезут во все щели как тараканы. Из сотни экспонатов музея по нашей дивизии осталось буквально пару штук: планшетка, да еще что-то. Да что говорить, даже во времена Кириллова покушались на наш музей.
Ладно, бог с ними, время идет и его не остановить.
Давайте ваши вопросы.
- Можно начать с родителей.
- Мама была обычная рядовая колхозница. Отец, начиная с «японской», почти всю жизнь воевал. Бомбардир-наводчик Андрей Со́цков. У него было удостоверение к Георгиевскому кресту и назначенное царем пособие в 5 рублей 70 копеек в год. Сейчас задним умом мне кажется, что он принадлежал к эсерам. А вот почему мне так кажется? Не знаю. Осталась видимо какая-то зарубка в памяти. Были где-то даже его фотографии, но там черт ногу сломит. Я их все свалил в кучу. Пусть потомки разгребают, если захотят. Не захотят – можно все выкинуть на помойку.
Отец умер в 1937 году. Мать так и осталась жить одна.
В деревне я окончил 4 класса начальной школы. В 5-й класс пошел учиться уже здесь в Ярославле. Мы с мамой жили тогда в квартире ее сестры на Чайковского.
В сентябре месяце 41-го меня и всех ребят из техникума резиновой промышленности зачисляют в парашютный десант и приказывают: «Ждите повесток. Вас повезут в Иваново». А через два дня вдруг всех вдруг отправили на картошку в деревню Коромыслово Гаврилов-Ямского района. Зима тогда началась рано, так что картофель пришлось выковыривать лопатами и ломами из-подо льда. Из стратегических задач на тот период наиважнейшей оказалась не подготовка десанта, а копка картофеля! Надо было кормить город и спасать урожай.
Через неделю приезжаю домой, мать причитает: «Алёшка, тебе повестка пришла». Тут стало мне нехорошо – «Мать моя. По повестке не явился – это же трибунал». Я бегу к ребятам в общежитие на Республиканской. Они меня успокоили: «Не переживай. Нам тоже всем принесли повестки, но комендантша их не приняла».
Спустя пару дней начинается формирование коммунистической дивизии. Вызывают в резино-комбинатовский райком партии. Там сидят: секретарь райкома партии, секретарь райкома комсомола, первый депутат верховного совета СССР – Валяева (Лидия Ивановна Валяева – прим. С.С.). Кто-то заикнулся: «Мы на 4-м курсе. Нам бы учебу закончить» - «Ничего. Вот Гитлера разобьем и закончите». Таким образом, с парашютным десантом было покончено.
Так я оказался в Ярославской 234-й. К 15 ноября людской состав дивизии был сформирован. Оружие тоже было, но пока только учебное. Началась подготовка к фронту. Учили в основным вещам: колоть штыком чучело, ползать по-пластунски, совершать марш-броски на 10 км. Вот собственно и вся учеба.
Вооружали нас уже под Москвой. Мы туда прибыли 2 января 42-го года.
По ночам я дежурил с пулеметом в дотах Можайского УРа. Морозы были ужасающие. Вместо положенных двух часов дежурили час и сменялись, чтобы отогреться. Меня очень сильно выручала присланная сестрой телогрейка. Кормили плоховато: привозили мороженый хлеб, который мы пилили пилкой и аккуратно делили.
Наше отделение определили на постой в частный дом. Мы лежим на печке, а внизу хозяева накрывают богатый стол. Спокойно смотреть на него не возможно, сразу текут слюни. Я не выдержал, слезаю с печи, иду к хозяйке на кухню и предлагаю телогрейку. Та покрутила ее – «А сколько ты хочешь?» - «Вот этот каравай» - «Дам только половину». Залез на печку, разделил эту половинку на всех. Ее тут же умяли за пару минут. Трудно сказать, что хуже – голод или холод. В следующую смену пошел в дот и очень сильно сожалел об обмене…(смеется)
О москвичах сложилось мнение, особенно сравнивая их со Смолянами, что эти люди приветствовали бы приход немцев. Куркули. Да такое! Полно их было - недовольных властью.
- Этот период у вас с Борис Павловичем как под копирку. Вы были в том же составе, который попал под бомбежку в Бологое?
- Да, конечно. Пару суток мы стояли в Бологое, приходили в себя. Немцы тогда разбомбили штабной вагон нашего полка. Сначала мы брели по бездорожью, потом - Велиж. Потом поступил приказ – ударить в юго-восточном направлении на город Белый.
- Вы тоже на лыжах шли?
- Нет. Мы лыжи побросали. Ведь все были нагружены как верблюды. Покидали к чертовой матери противогазы и прочее. Если сегодня-то мне это не нужно, зачем я буду тащить? Запасной ствол от пулемета сбил мне ноги в кровь. Выкинул и его.
Надо признать, что к боевым действиям мы оказались не готовы. Не кадровая была у нас дивизия. В случае оккупации Ярославской области она должна была вести партизанскую войну. В лесах уже были подготовлены базы с оружием и продовольствием. Но поскольку немцы до Ярославля не дошли, надумали нас, как идеологически верную дивизию, отправить в Иран для охраны путей поставок оружия и техники. Но в обкоме партии, оставшиеся на местах ретивые коммунисты, встали на дыбы – «Как это так? Да мы тут.…Какой еще Иран? Мы будем Гитлера колотить. Да мы его махом». Это не выдумка. Чтоб мы выглядели достойно, нас ведь тогда даже стали переодевать во все шерстяное. Я, к примеру, получил шикарную «комсоставовскую» гимнастерку из шерсти с отложным воротничком и карманами.
- 1342-й полк наткнулся на немцев в районе Трунаево-Починок. Где произошел ваш первый бой?
- Мы брали деревню Вердино. Меня там ранило в первом же бою.
В 1995 году ярославская делегация ездила на открытие памятника Докукину. По пути мы проезжали как раз через это самое Вердино. Я попросил водителя остановиться и нашел примерное место, где меня ранило. Смотрю - рядом какая-то хибара стоит у речушки. Зашел к хозяевам. Ох, я тебе скажу, смоляне бедно живут, это ужас просто. Спросил у них про женщину, которая жила на пригорке и нас раненых выводила из деревни. Бесполезно, столько времени прошло.
Во время боя там просто жуть, что творилось. Весь пригорок был завален убитыми. А я среди этих убитых ползал раненый. Каких-то метров 30-40 всего-то мне нужно было проползти. С шести часов утра до одиннадцати я там валандался. Нельзя было шевельнуться, сразу же били с колокольни…
Мы должны были взять это село. Хы, как же…
31-го марта ночью шли по насту, проваливаясь по пояс в снег. Кстати говоря, взяли заложника – одного старика, чтоб он нас провел напрямую из Дурнево на Вердино. Должен был провести и провел. Нас не ждали…
Полсела до речки мы взяли наскоком. Немцы атаку попросту проспали. Я видел, как они выпрыгивали из домов в одних подштанниках. Но как только мы попытались проскочить через речку на другой берег, немцы пришли в себя и начали нас колошматить.
А-а.… Да что тут говорить. Боеприпасов мало, жратвы нет. Мы оказались фактически в мешке. Замысел был, может и хороший. А вот исполнение...
Мы должны были ударить в тыл ржевско-вяземской группировке немцев. После освобождения Клина и Калинина сформировали 4-ю ударную армию, в которую включили нашу дивизию, ивановскую, горьковскую и прочих бедолаг. Нашей целью был город Белый. Был нужен отвлекающий удар, чтобы отсосать часть сил из этой группировки. И как оказалось впоследствии они перебросили к Белому не только пехотные части, но даже и танковые.
В общем жрать было нечего. Давали сухари в два пальца шириной весом 75 грамм или горсть воняющей землей ржи. Лошадей нечем было кормить. Они еле на ногах стоят, а им надо пушки тащить. Так мы что делали? Смотришь - вот-вот подохнет. И чтоб дохлятину не есть, пристрелишь. Варишь эти мослы – одна пена. Мясо не разгрызть. Соли нет, калийную сыплешь. Та еще «обстановочка». Немцы тогда зацепились за железнодорожную времянку между Ржевом и Холмом, простреливали ее артиллерийским огнем и контролировали с воздуха. Нашей же авиации мы тогда не видывали. А немецкие самолеты гонялись за каждым солдатом…
На чем мы остановились?
- Вас ранило во время атаки.
- Да. Я бежал с ручным пулеметом. Самое главное, что пулемет вышел из строя, в газовую камеру попала пуля. РПД теперь мог бить только одиночными и для каждого выстрела приходилось оттягивать затвор.
Нужно было перебежать по льду на другую сторону реки. Мы толпой высыпали на пригорок перед колокольней. Немцы встретили нас пулеметным огнем с противоположного берега. Мне в голову, словно кувалдой со всего замаху, неожиданно ударила пуля. Еще мысль мелькнула – «Ну все, пиздец!» Повалился я в снег, начал прощаться с родными. И тут до меня доходит – «Стоп. Если я думаю, значит, я живой!» Осмотрелся, подтянул пулемет, намотал ремень на руку. Попробовал ползти – по мне сразу же начали стрелять. Я затих…
Все время стараюсь быть в одном положении. Вокруг полно убитых, не может такого быть, чтоб снайпер только на меня смотрел. Но как только поторопишься, засуетишься – сразу же тюк-тюк-тюк в снег. Стреляют с колокольни. Надо снова лежать и ждать.
Добраться бы до гребня холма, где стоят штабеля пустых бензиновых бочек. Я наметил для себя крайний, занесенный по самую крышу снегом домик. Лежа в одной позе, отталкиваюсь ногами, смотрю по сторонам. Бог ты мой. Командир роты убит, командир взвода убит. Вот уткнувшись лицом в снег, лежит мой второй номер. А ведь мы все были давно знакомы еще по Ярославлю. И они теперь все мертвы! Опять лежу, потихоньку осматриваюсь. У ближайшего ко мне дома лежит еще живой Китаев, что-то лопочет. Из головы пена – вытекают мозги…
Часа четыре прошло. Захотелось мне пописать. Ватные брюки не снять. Что делать? Напрудил прямо туда. Тепло стало, хорошо (смеется). Даже согрелся. А вот потом…
Еще час прошел. Замерз так, что нет сил. До края гребня холма осталось, может быть метров с десять. Вскочил, думаю – «Будь, что будет». Рванулся, прыгнул и покатился под горку. Отлежался-отдышался, захожу в ближайший дом. Там сидит командир отделения Гусев.
У нас все командование было из пожарников, участковых и политработников. Кадровых командиров почти не было. Из кадровых военных был командир роты лейтенант Варнаков. Но его убило еще утром вместе с командиром взвода (бывшим пожарником) Степановым. А почему их убило? Так скажем, глупости везде хватало. Ярославская дивизия в отличие от всей Красной армии была одета не в шинели, а в бушлаты цвета хаки. Все это было пошито в сверхурочное время Ярославскими рабочими. Сверху мы одевали маскхалаты. Командиров же всех вырядили в шикарные белые полушубки. Они красиво перепоясались крест-накрест портупеями. Ну, их немцы и щелкали как куропаток в первую очередь. Вот и вся война. А, к примеру, взять нашего Докукина. У него была какая-то накидка вроде кавалерийской куртки и подшлемник на голове. И попробуй, отличи его от остальных. Ходит как обормот какой-нибудь. В одной руке - пистолет, а в другой - противотанковая граната. Так что мне кажется попадать в плен, пусть даже и случайно, он видимо не собирался (смеется).
Так вот я этому Гусеву докладываю: «Вот пулемет» - «Куда его на хуй? Бросил бы его» - «Интересное дело. Везде в уставах сказано, что в случае утери оружия полагается трибунал. Доказывай потом, что он был неисправен» - «Ладно, поставь его и выходи из деревни».
Кое-как я перебежал в следующий дом. Тот весь забит под завязку ранеными и здоровыми, а хозяева сидят в подполе. Увидели, в каком я состоянии, дают мне кусок преснухи с картошкой. Я его проглотил за два-три хомка. Тут бывший инженер по технике безопасности Сер**ий (Неразборчиво в записи. – Прим. С.С.), который работал на резиновом комбинате, взял винтовку и стал стрелять через слуховое окошко в сенях. Так его с колокольни тут же наповал через это окошко! С двухсот метров, в слуховое оконце в полбревна! На моих глазах.
Каждое 9-е мая я кладу цветочек у его фамилии на памятной стеле шинного завода. Запомнился он мне…
Ну что?! Смотрю – одному парню простреленную насквозь грудную клетку перетягивают ремнем. Он дышит и у него из дырки – «Фр-хр-р-р» - выходит воздух розовыми пузырями. Сквозь туман слышу, что кто-то говорит мне: «Пойдешь в Матюхи. Там медпункт. Сможешь этого довести? Возьми в нагрузку» - «Да, я смогу»
Сунулись мы с этим раненым в крайнюю избу, а там вся стена увешана немецкими шинелями (Они же утром босиком убегали). Хозяйка сразу запричитала: «Ребятки, бегите скорее отсюда. Их здесь много было, они вернутся, вас всех перебьют»
Вывела нас через огород на большак, указала направление на Матюхи. Мы кое-как перелезли через наметы расчищенной немцами дороги и поплелись по полю. Вдруг летит «костыль»! Немцы уже стали бить из дальнобойной артиллерии по Вердино. А этот поганец начинает над нами кружить и стрелять по нам. Пострелял и улетел. Прошли мы буквально метров триста, опять летит. Я уже не стал ждать, говорю этому – «Закапывайся в снег». Я это потому рассказываю, что хочу проиллюстрировать, как они гонялись за отдельными людьми. Куражился гад, не ленился. Хотел свой кураж показать летчик. Хихикал, наверное, там.
Доплелись мы до Матюхов. Мне все это запекшееся дело на голове выстригли ножницами, промыли, забинтовали. Что было с тем парнем, не знаю, рассказываю про себя. Мне выделили подводу с сеном. Я забинтованный привалился к передку, а женщина, сидя на коленях, управляла лошадью и всю дорогу плакала, поминая про своего сына – такого же горемыку.
Привезли в медсанбат, сделали все необходимое. На дворе стоял апрель - все начало таять. В траншеях по пояс воды! Все высотки заняты немцами. Наши были только лужи да болота. Дороги расползлись. Машин нет у нас - бабы тащат на позиции снаряды в мешках.
Из медсанбата до Торопца мы шли пять суток. Началась пасха. Питались за счет местного населения, квасили самогонку.
- Как занятно вы с Борис Палычем вокруг да около ходили, да так и не встретились. Он дошел до Торопца за трое суток. Лежал в деревянном госпитале на втором этаже…
- И я был на втором этаже. Но ты знаешь, в Торопце тогда были сплошь госпиталя и все деревянные (смеется). В этом Торопце я пролежал полтора месяца.
Ко мне как-то подкатил один шоферюга, уж очень ему приглянулась моя шерстяная гимнастерка. Он давай ее у меня выпрашивать: «Отдай мне. Тебя ведь убьют, а вещь пропадет. Отдай мне, я тебя буду кормить пока ты здесь. Вот сколько будешь здесь в госпитале лежать, столько буду кормить. Приходи в 12 часов к продпункту».
В госпитале тогда кормили мутной водичкой с зернышками пшеницы. Лежишь на кровати с натянутым на голову одеялом. Подходит сестра: «Больной, вставай обедать». Я баланду из миски прямо через край выпью, закроюсь одеялом и опять к своим невеселым думам.
Сдался я, пошел искать этого шофера. Ударили по рукам. Надо сказать, он меня не обманул и кормил до самого излечения.
Хотели было меня отправить на курсы младших лейтенантов, но как-то это дело заглохло. И тут небывалый случай – из батальона выздоравливающих я попал назад в свою дивизию. Был такой приказ…
Да, а до этого был еще один интересный эпизод. Всех выздоравливающих построили, звучит команда – «Шагом марш. Запевай». Запели, поем, шагаем. Подводят нас к лесу. Вошли в него поглубже - там поляна. Строят нас по кругу…
- Показательный расстрел?
- Да.
В середине поляны выкопано две ямы. Возле них стоят двое в нижнем белье, с накинутыми поверх шинелями. И цвет лица у этих двоих не отличается от цвета нательной рубашки. Начинают одному из них зачитывать приговор военного трибунала: «Изменник Родины, нарушив присягу….пытался перебежать к врагу….приговорить к расстрелу…»
Ставят первого на колени перед ямой, подходит майор с наганом. Бах! - в затылок ему, тот в яму – плюх.
Начинают второй приговор. Вот ты посмотри, нет, чтоб сразу. А второму-то, каково? Второго так же…
Нам опять – «Стройся. Запевай». Никто не поет. Молчок! Сколько не пытались нас сломать, мы уперлись. Кричит: «Бегом». Ну, бежим. А петь ни в какую!
О чем я? Да вот о чем. Поступает приказ, что всех выздоравливающих отправить по своим частям. Со мной лежал в госпитале один раненый парень из дивизионной разведки – Васька Чагин. По-моему он призывался из Чухломы (По данным Мемориала Очагин Василий Федорович пропал без вести 19.5.1942 при выполнении задания в районе д. Овсянкино. – прим. С.С.). Он такой своеобразный, интересный парень был. Мы еще смеялись – «Васька, у тебя губа висит как у нашей лошади. Такой губой только мед кушать». Так вот он нас всех тех, кто помоложе сагитировал в разведку. Мы давай туда проситься. Разведка так разведка. Нашу просьбу удовлетворили. У штаба дивизии нас уже ждал какой-то старший сержант, который всех повел в Никулино. Вот так я попал к «Докукинцам». Я благодарен судьбе, что воевал с такими замечательными людьми.
- Когда вы прибыли в Никулино? Борис Палыч там был?
- Мы прибыли 22 мая. Его уже не было.
Мы с ним познакомились уже после войны. В 1975 на встрече ветеранов дивизии я увидел, как он пытается что-то рассказывать или читать стихи. Но я же вижу, что его никто не слушает. Я подошел, обнял его – «Борис Палыч, ну их! Вот ты мне скажи лучше. Ты был в разведке, и я был. Почему мы с тобой не встречались. Как такое могло получиться? Я к Докукину прибыл 22-го мая 1942 года» - «А я выбыл по ранению 13-го!»
- Разведка была полковая или дивизионная?
- Дивизионная. Это были «глаза и уши» командира дивизии. Нам ставились более крупные задачи. А была еще армейская разведка, они ходили в глубокий тыл к немцам. Один раз нам поставили задачу протолкнуть армейскую разведку через большак. Их было пять человек, навьюченных с ног до головы, с заданием дойти до старой границы. А через большак проскочить была задача не из рядовых. Вдоль нее постоянно патрулировали танкетки и авиация. Это была основная магистраль связывающая Смоленск, Белый и Ржев.
- Опишите структуру роты.
- Это была отдельная часть в составе дивизии. 225-я отдельная мото-разведывательная рота. То есть имела свое название, свой номер и печать. Роте могли давать задания даже из штаба армии.
- Как приняли новичков?
- 1.26.50 Мы к разведчикам прибыли с госпитальной голодухи. А эту роту кормили по-особому. У нее был курсантский паек. Номер этого пайка я забыл. Когда мы появились, все были на задании. Никого не было!
Стали мы обустраиваться у них в сарае. Смотрим – а в углу стоят штабелями продукты. Мать моя! Нам сержант говорит: «Вот, ешьте сколько хотите». Мы как навалились! Особенно налегали на хлеб и американское белое сало «Лярд». И нас потом пробило снизу… (смеется)… с голодухи-то! 22-го мая мы прибыли, а уже 27-го нас отправили на самостоятельное задание в тыл к немцам.
Из нашего прибывшего в разведку пополнения образовали диверсионный взвод, с задачей ходить по тылам противника в партизанские края. Поскольку сплошной линии фронта не было, мы заходили далеко. Даже забирались в такие места в тылу немцев, где существовала советская власть и колхозы. К примеру, взять деревню Слобода. Заходим в нее, народ высыпал – «О, «регулярники» идут! «Регулярники» идут!» Спросишь попить у них воды, а тебе вытащат горлач молока. Я помню, как они спрашивали с надеждой: «Махорка есть? Мы вам корову можем дать за пачку махорки» - «Чего нет, того нет. Извините».
Остались яркие впечатления от тех мест. Идем по лесу – такая благодать вокруг! Тишина, стрельбы нет. Самолет, сверкая стеклами, низко летит над лесом. Не верится, что идет война. Вечером вдруг организовывают вечеринку. На улице танцы. И мы с девками танцуем.
На другой день мы уже участвовали в совместной с партизанами операции. Была там одна станция…
У меня тогда от партизан осталось такое не очень хорошее впечатление.
- А в чем дело?
- Они, как бы это сказать помягче, слишком берегли свои жизни.
На той станции работала на погрузке большая группа советских военнопленных. Нам поставили задачу попытаться освободить их. Короче говоря, эта операция полностью провалилась. То ли по причине несогласованности, то ли из-за излишней осторожности партизан, не пожелавших особо рисковать. А может и по причине нежелания самих военнопленных бежать от немцев, воспользовавшись этой заварухой. Хотя я вот себя сейчас ставлю на их место. Куда бежать? В неизвестность? Куда ты убежишь? Черт его знает. Результата не достигли. Операция прошла впустую. В нашей группе несколько человек было ранено. И у меня тогда сложилось мнение, что с партизанами проводить какую-либо совместную операцию нельзя.
- Какая была задача у вашей группы в этой операции?
- Мы должны были поднять шумиху. Открыли стрельбу. В общем, шуму понаделали.
- Хоть кто-то из пленных убежал?
- Нет. Ни один. Операция провалилась.
Потом нас двоих отправили назад с донесением в штаб дивизии. На дворе стоял май месяц. Речки разлились. Мы осторожно пробирались лесами и болотами, чтоб остаться незамеченными. Документы ведь несешь, не просто так!
Подошли мы к деревне Лосево. Оба мокрые. Решили передохнуть и обсушиться в этом самом Лосево у одного старика. Забрались на печку, автоматы - под голову, сапоги с портянками разложили сушить. Не знаю, сколько мы тогда проспали. Еще ладно, что этот старик оказался честный. Вдруг он нас тормошит – «Вставайте скорее. Полицаи идут». Меня словно током ударило. Мы вскочили, затворы у автоматов дергаем. Куда портянки, куда сапоги. Босиком по траве рванули к лесу. Думаю, что вряд ли бы отбились от полицаев – много их было. Потом, помню, переходили через разлившуюся реку Аржать. Такие вот вспоминаются моменты…
Смотрим фотографии из книги Аверичевой С.П. «Дневник разведчицы» под редакцией М. Лисянского.
- Где вас так сфотографировали?
- Фотографировали на кандидатскую карточку в лесу в марте 1943 года. Растянули между деревьев простынь. Я как был в телогрейке, лысый, так и сняли. В точности как заключенный. А что, похож.
- Какое на вас произвел впечатление Докукин? Как вы познакомились?
 |
Командир отдельной дивизионной разведроты лейтенант Докукин И. А. Фото 1941 года после окончания Подольского пехотного училища |
- Докукин? Я его увидел, когда пошли на первое задание. Вышли из Никулино. Сплошной линии фронта нет. Идем, а я ничего не понимаю. Они, как рыбы в воде, командуют: «Тут пригнись, тут лежать и прочее». Прошли какой-то отрезок, заходим в лес. Смотрю – расселись по пенькам, сам Докукин балуется, стреляет по шишкам. Я про себя еще подумал – «Что, мы уже в тылу? Так быстро?» Вот какое-то такое ощущение… В010
(Вот какие ощущения от Докукина остались у С.П. Аверичевой: «Из-за угла дома показался велосипедист. Он был в белой рубашке, без головного убора. Положив босые ноги на руль, велосипедист лихо мчался вдоль дороги. «Товарищ Докукин»! - закричал Савченко. Велосипедист махнул рукой, промелькнула копна светлых волос и сияющее колесо. «Неужели это Докукин?» В моем представлении Докукин был огромного роста и, конечно же, не такой молодой». – Прим. С.С.)
Он, бывало, ползает от одного к другому – «Вы не бойтесь немца-то. Они ведь такие же люди». Другому анекдот расскажет, третьему еще чего-то придумал – «После войны пойду на радио. Буду просить, чтоб девки за трусов не выходили замуж»
Докукин по моему прибытию был старшим лейтенантом. Потом стал капитаном. Он был, кстати, довольно известной личностью. Его знали по обе линии фронта. Немцы обещали за него награду в несколько десятков тысяч марок. Был такой период, когда наша разведка брала 75% языков от общего количества языков взятых на Калининском фронте. Продолжительный был этот период или нет, я не знаю. Но факт остается фактом, он очень быстро рос в звании. При мне ему присвоили майора и дали батальон. Он с нами распрощался, расцеловался. Напоследок говорит: «Приходите на мой участок. Я буду вести наблюдение и буду вам сообщать, когда на моем участке можно будет провести операцию».
Назначают нам нового командира. Один интересный момент! Пока был Докукин, среди нас - молодых людей держали трех баб. И тут приходит новый командир. Вот, к примеру, ты бы пришел. Наверняка сказал бы: «На хера мне это нужно. Это только дисциплину разлагать. Похоть и прочее». Так ведь? (В дневнике Аверичевой упоминается, что и Докукин поначалу тоже резко возражал командованию против присутствия женщин в разведке. – Прим. С.С.)
- Мне трудно судить.
- В общем, их из разведки убирают.
- Софья Петровна сказала по телефону, что Крохалев изжил их из роты. Валя Лаврова ушла в артиллерийскую разведку, а она попала в роту автоматчиков к Печенежскому.
- Значит, моя догадка верна. Получается, сколько они у нас пробыли? С середины июля 42-го по март 43-го. В марте их убрали.
(В 1943 году Лаврова Валентина Васильевна с группой красноармейцев 234-й СД попала в плен. После отступления немцев были найдены трупы советских солдат со следами пыток. Среди них была опознана сержант Лаврова В.В. Захоронена в деревне Немцово. – Прим. С.С.)
- Вот эта фотография очень выразительна. Тут и Турьев, и Докукин. Можно предположить, о чем они разговаривают?
- Зачем предполагать? Я тебе могу сказать точно. Это снято как раз, когда вышел приказ №227 «Ни шагу назад». На втором плане фотографии видна группа бойцов. Это и есть наша разведрота, там где-то и сижу. Турьев нам тогда внушал не бояться танков: «Танк – это слепой теленок. Залезай на него. Стукни ему по стволу, изогнул его и готово». 1.19.18
- Он ставил нам задачу контратаковать деревню Заозерье. Дивизия на тот момент была уже истрепана донельзя. И он бросил в атаку свой последний козырь - нас. Это было 2 августа 1942 года. Перед атакой он нам для бодрости зачитывал приказ «Ни шагу назад». Там были настолько пронизывающие слова, что пилотка поднималась на волосах – «Красная армия – плоть от плоти советского народа,…. народ надеется на Красную Армию, но она покрыла свои знамена позором,… и прочее, и прочее». (Эта часть приказа №227 звучит так – «Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамена позором. Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток». - Прим. С.С.)
- Вы упомянули Заозерье. Можно подробнее?
- Про тактические задачи дивизии сказать не могу, поскольку я был простой солдат. Заозерье седлало тот самый большак между Ржевом и Белым. Надо, значит надо. Какие могут быть рассуждения?
По существу разведка является элитной частью, предназначенной для выполнения специфических задач. Так как резервов у Турьева уже не было, он бросил нас в атаку в качестве обычной пехоты. Рассказать подробно об этом я уже не смогу, в голове держатся какие-то отдельные обрывки воспоминаний. Сам понимаешь, сколько времени прошло. События происходили стремительно и ситуация менялась словно в калейдоскопе. Что помнится? Из расположения роты попали прямо в окопы. Помню, как комиссар полка Морозов перед атакой надрывно кричал: «Докукинцы вперед! Докукинцы, не посрамите командира! Вперед!» Затем по окопам немцев и по деревне стала работать наша артиллерия. Потом мы выскочили из окопов на бруствер и рванулись вперед. Помню, как командиры орали до хрипоты: «Вперед! Вперед! Ближе к разрывам. Ближе к разрывам». Это какое-то безумие. Жара. В плащ-палатке припекло. Из-под каски, разъедая глаза, ручьем течет пот. Бежишь, на ходу стреляешь из пулемета. А из глотки только что-то нечленораздельное – «А-а-а-а». Фактически сам себя подбадриваешь этим криком.
Тогда я почувствовал, что я не то чтобы храбрый. А как бы тебе это объяснить? Наверное, правильно сказать – я смог подавить свой страх! Вот. Так будет правильно. Даже лейтенант Зацепин мне тогда сказал: «Молодец Лешка. Хорошо, что ты «буром попёр». За тобой остальные пошли».
Нас неплохо поддержал «станкач» справа. Вот когда я оценил «Максима» по достоинству. Хорошая машина. Безостановочно трещит. Головы не дал им поднять! Ворвались мы в немецкие окопы, переколотили их там.
Потом несколько дней отбивали беспрерывные контратаки немцев. Сколько мы там просидели, не помню. События слились в один нескончаемый бой. Все настолько были утомлены, что валились с ног. В траншеях (чуть пониже колена) глиняное дно было в виде взбитого теста. Я постелил на этот «крем» плащ-палатку и мгновенно уснул, словно на перине. Просыпаюсь от тишины. Все чего-то суетятся вокруг. Оказывается, был жесточайший артобстрел, а я его проспал. (В наградном листе Малкова В.И. описаны обстоятельства этого боя: «1-3 августа 1942 г. в бою за дер. Заозерье, […] обеспечил захват сильно укрепленного района в количестве 64 ДЗОТов и блиндажей. Захвачена деревня Заозерье, где отбито 12 атак противника». Малков В.И. командовал в тот момент учебным батальоном, в составе которого разведчики штурмовали Заозерье. – Прим. С.С.)
Был у нас такой Кашиков. По-моему он был ординарцем, как и Лева Маслов в свое время. У него были шикарные желтые сапоги. Он еще так форсил, помню, ходил. Так вот его убило во время обстрела. А я пока спал в траншее на этой глиняной перине, ничего не слыхал. Думаю – «Что такое? Все чего-то суетятся, шебуршат». Смотрю – Кашикова вытаскивают и хоронят. Углубили воронку от снаряда и закапывают. И помню, все-таки кто-то снял с него эти желтые сапоги. Пожалели их хоронить (смеется). Тут мне сосед по траншее говорит – «Ну что Лёха, проспал все самое интересное. Тут лейтенант Горшков Аньку Тюканову прямо в окопе е***. А ты спишь». Ну, проспал. Мне каково с этим РПД? На тебе постоянно висит одиннадцать двести (имеется в виду вес ДП-27 – 11 кг 200 гр. – Прим. – С.С.).
В госпитале в Торопце я взял красноармейскую книжку и выбросил ее в Западную Двину. Почему?! Да чтоб никто не знал, что я пулеметчик. К сожалению, со мной лежал Коля Сивков из Ростова, а он видел меня с пулеметом в деле. Просочилась информация в разведку, там тоже узнали про мою специальность. Навязали мне опять эту железяку. Они идут захватывать кого-либо, а меня оставляют в прикрытии. Показывают мне – «Вот видишь этот ДОТ? Вот бей по нему. Бей, бей, бей, бей». Шороху, то есть надо побольше навести. Они же под шумок должны быстренько обстряпать свои дела.
Вот мы с Пашей Ивановым стали обустраиваться. Я ему говорю: «Паш, давай нормальную щель копать. Потому как мы сейчас с тобой будем просить на себя огонь». Выкопали такую (показывает примерно 60 см) узкую щель в наш рост. Поставили под кустом пулемет. Навели на ДОТ и строчили до такой степени, что ствол у пулемета стал сизым. «Дострочились» на свою голову. Наблюдатель нас засек, и артиллерия хорошо врезала по нашей точке. Да еще припустили беглым огнем. Земля ходуном ходит. Мы с Пашей присели на дно, рты раскрыли как две рыбы…
Как поутихло, я высунулся наружу. Пулемет лежит метрах в десяти от меня кверху сошками. Говорю: «Паша, глянь. Вот что значит хорошо выкопанная щель!»
Сидим. Нас поставить-то поставили, но должны бы вроде, как и снять. Честно признаться, я даже дорогу назад не запомнил. День кончается, а про нас так никто не вспомнил. Потом приползает старшина – «Надо же, целые. Чего сидите-то? Снимайтесь-ка, давайте».
У меня лопнуло терпение, я пошел ва-банк. Прихожу к командиру и матом ему: «На хуй. Давайте мне автомат. Я это самое… Что я вам? Вы там лавры пожинаете, а я должен огонь на себя тянуть». После этого в дальних переходах стали мне предлагать помощь в переноске пулемета – «Ладно Лешка давай по очереди железяку таскать». Я опять на дыбы – «Интересное дело. Идите-ка вы со своей помощью». После очередной ругани мне дали ППД и в составе группы захвата я попал в заваруху возле Боярщины (смеется).
- Как оцениваете результаты вашей стрельбы из РПД по немцам?
- Ага. Меня часто спрашивали пионеры в школе: «Так ты дедушка убил кого или нет?»
Я могу с уверенностью сказать, что именно я лично убил двоих. Дело было в 43-м году в мае. Кто-то из наших как обычно залез на сосну для наблюдения. Двое его пасут. А мы с Пашей Ивановым чуть в стороне под кустом оборудовали огневую точку.
Сосна росла на краю леса и поляны. Тут, какой момент? Человек интуитивно старается идти по краю леса, потому как в глубине чащи ему трудно ориентироваться. Мы и воткнули пулемет так, чтоб просматривать всю дугу зарослей вокруг поляны. И что ты думаешь? Психология оказывается у людей одинаковая - и у нас, и у немцев. Вдруг слышим треск сучьев, будто табун скота гонят. Треск становится все сильнее. Появляются двое немцев, осматриваются кругом…
А у меня, чтоб щелчка слышно не было, пулемет уже взведен. Рядом не дыша, с запасным диском в руках лежит Пашка. Кстати мы коробку не таскали, диски держали в сумке.
Эти идут себе. Подошли уже метров на двадцать. Держу их на прицеле, жду команды. Тут у кого-то или нервы не выдержали, или еще чего с оружием произошло. Одиночный выстрел! Поскольку у меня РПД был взведен, и стало понятно, что их спугнули, я дал очередь. Потом еще прострочил крест-накрест. Для гарантии так сказать. Вот эти двое точно мои. А в общей атаке иди, разберись, кто кого убил. (Как управлялся Алексей Андреевич с пулеметом описывается в «Дневнике разведчицы»: «Бывало, веселимся, хохочем, как ненормальные, и только Алёша Соцков, наш пулемётчик, мрачный ходит. Он всегда был неразговорчив, не принимал наше веселье. Почистит свой «дегтярь», сядет в сторонку и всё хмурится. Но зато в бою не было надёжней товарища, прикроет в любой ситуации. Сам мощный, крупный, с пулемётом обращался легко, умело. Многим он в нашей разведроте помог в живых остаться. Мне, в частности… - Прим. С.С.)
 |
Михаил Голубев |
- Вот фото Михаила Голубева. Я после интервью с Б.П. Коротковым стал искать информацию по вашей дивизии, и наткнулся на отчет о ее боевых успехах. В нем упоминался подвиг разведчика М. Голубева, который схватил ствол пулемета в амбразуре дота и вытащил его наружу. Это тот самый Голубев и есть?
- Да, мы блокировали ДЗОТ в районе Верхней или Нижней Дубравы. Там их две. Не помню точно возле какой. Дали задание взять языка в этом районе – «А как будете делать, это дело ваше». Я был в группе прикрытия. Вот не помню с пулеметом или нет. Я лично возле ДЗОТа не присутствовал. Как там точно было, не могу сказать. Потом после боя рассказывали, что якобы Мишка подполз и схватился за ствол…
Кстати Вовка Чистяков, будучи председателем совета ветеранов в Воскресенске, прислал мне письмо, в котором просил меня подтвердить этот случай. Пишет мне – «Леша, да подтверди хоть ты! Я когда своим рассказываю, никто не верит в это дело». Подтвердил ему и прочее.
Повторюсь, я сам возле ДОТа не был. Даже не помню, кто с Голубевым был тогда в группе захвата. Просто не помню. Там настолько стремительно развивались события, что сейчас каша в голове. Кто с кем? Кто-то говорил, якобы с ним был Докукин. Запросто мог быть. Не помню, хоть убей. И говорили, якобы Мишка подполз к амбразуре и выхватил оттуда пулемет. После этого или он сам, или же один из тех, кто был рядом, бросил внутрь противотанковую гранату. Из ДОТа тут же за шкирку выволокли немца, которому песком от взрыва засыпало глаза. Немца звали Вальтер. Молодой парень, такой же вот как ты примерно. Сначала он, было, начал сопротивляться, да потом прекратил. Тут понятное дело, когда тебя прикладом по спине приложат…
Я их увидел, когда они уже отошли от ДОТа метров на 150-200. По нам уже начала бить прямой наводкой артиллерия. Снаряды, рикошетируя как мячики, отскакивали от земли! Мы всем кагалом рванули через Аржать. В башке-то у всех пульсирует одинаковая мысль – «Надо бы быстрее через реку». С разгону – Бух! – влетели в воду, да с головой. Друг на друга опираемся. Кто-то упавший барахтается, по кому-то пробежали, кто-то кричит. Никто ничего не понимает. Одна простая цель – «Назад, назад. Быстрее». Выскочили на другой берег, двое пинками и прикладами подгоняют немца.
Проскочили до леска. Немцы вроде как утихомирились, стрелять перестали. И тут наш Вальтер понял, что деться некуда и загрустил. Я помню, он так встал (показывает). Свой ремень с бляхой, где написано «Gott mit uns», снимает. Ка-а-к даст им с размаху об землю, и заплакал…
Ну, всплакнул, потом вынимает сигареты и угощает нас. Мы смеемся – «Ха-ха, твои сигареты как капустные листья. Ты нашу махру лучше попробуй». Привели его в расположение роты, дали ему по традиции стакан водки. Тот выпил, сразу поплыл – «А-а-а, рус гут. Карашо».
С Голубевым мы встретились после войны. Гуляю я по Риге, осматриваю достопримечательности. Мимо идет прохожий. Странно! Лицо вроде знакомое. Оглядываюсь, тот тоже повернулся – «Мишка, это ты?» - «Леша, ну а кому же еще быть. Пошли-ка ко мне, посидим».
 |
Леонид Зинин |
- Фото Леонида Зинина. Борис Павлович запомнил его как опытного и чуткого разведчика.
- Зинин? Помню, что он подорвал себя противотанковой гранатой. Взвод Горшкова как-то попал в засаду: Дубровин был убит на месте, а Зинина ранило. Видимо немцы его решили не добивать, отсекли огнем от основной группы. Когда на него навалились, прозвучал взрыв. Их двоих нашли утром и похоронили там же в лощине.
(В донесении о потерях 29.10.1942 записаны погибшими: Зинин Л.И., Дубровин В.Н. Командир группы – лейтенант Горшков Петр Семенович числится пропавшим без вести 29.10.1942 года. – Прим. С.С.)
- А вот это фото. Здесь Тюканова и Малая. Вы помните Минну Малую? Борис Павлович рассказывал трогательный эпизод о ее любви к командиру его взвода Стаценко.
- Нет. Я ее не знаю. Она была в штабе дивизии. Тем более я эти интимные тонкости не знаю. Я сам был тогда не целованный, деревенский мальчишка. Очень сильно стеснялся женщин.
- Тюканова погибла?
- Нет. Умерла своей смертью в Иваново. После войны вышла замуж за инженера-железнодорожника. Очень красивая была. Я ее как-то провожал тут в Ярославле.
- Когда я увидел фото Софьи Петровны в военной форме с орденами, был очень впечатлен. Столь яркая внешность. Да еще актриса. И на передовой! Она кстати упоминает о вас в своем дневнике. Вы были первый из разведчиков, кого она встретила в роте. Вы помните ее прибытие к вам в роту разведки?
- Как не помнить. Они прибыли в дивизию с маршевым пополнением в 42-м году в июле месяце. Мы были на задании. До базы нам было далеко идти, поэтому старшина подвез нам продукты в термосах. И на этой же подводе сидит Аверичева. Блондинка! Волосы немного рыжеватые. На ней уже одет трофейный немецкий накомарник. Зеленый такой, красивый. Она его нацепила на манер шляпки. Ну, артистка, чего тут говорить. До сих пор в ушах звучит, как она, тонким голоском задыхаясь от волнения, кричала: «Вперед товарищи». Тут конечно больше театрального…
 |
Аверичева Софья Петровна |
(В дневнике Софьи Петровны есть ее впечатления от этой встречи:
«…16-е июля. Перед рассветом проснулись от страшной брани.
- Дайте же пожрать, черти! - кричал боец. - Ну, хоть корку! Два дня ничего не жрал. Да проснитесь же вы, лежебоки! - тормошил он то Савченко, то Пушнева, то Марусина.Я достала хлеб, открыла консервную банку из собственного «НЗ».
- Ешьте!
Передо мной стоял высокий красноармеец, весь мокрый.
- Ох, ты! - удивился он. - Девушка? Откуда вы взялись? - Ешьте! Я с новым пополнением к вам в роту... Софья Аверичева.
- Алексей Сотсков.
Он замолчал и с жадностью принялся уничтожать консервы.
- Откуда вы? - Я села с ним рядом на скамейку.
- От Докукина с донесением, да пулемет притащил, вывели его из строя фрицы, надо ремонтировать... Ох, и жарко было там сегодня! Нарвались на немецкие бронетранспортеры. Подорвали две машины, а остальные отошли, - рассказывал он.
Я пожелала Сотскову спокойного сна. Он улегся среди ребят, завернулся в плащ-палатку с головой и моментально захрапел, засвистел. А я до утра не могла уснуть. Скорее бы в дело! Скорее бы увидеть Докукина. Картина боя, только что рассказанная в трех фразах человеком, не успевшим остыть от схватки, особенно впечатляла. Я представила, как ползут бойцы, как они бросают гранаты, как пылают подорванные машины...» - Прим. С.С.)
Но я тебе доложу, Софья не из трусливого десятка. Это человек отчаянной храбрости. Пишут даже, что она лично захватывала языка. Хотя я лично не очень этому верю.
Я как-то на ее дне рождения за столом рассказал об этой встрече. Она тут же – «Алеша, этого не может быть. Как же так?» - «Интересное дело. Соня! Я придумал, по-твоему?». М-да, женщины есть женщины.
В 1963 году я работал начальником большого цеха на заводе РТИ. Вдруг завод «Химмаш» организовывает поездку по местам боев нашей дивизии. И я туда, короче говоря, примазался. А возглавлял эту поездку Василий Иванович Малков – гражданский муж Софьи. Сбор был у памятника Ленину в центре. Стоит автобус «Икарус» на парах, у дверей стоит Софья Аверичева. Я, было, сунулся в салон – «Здравствуй Соня» - «Здравствуйте. А вы кто такой?» - «Алексей Сотсков». Начала меня пытать – «А вы в такой-то операции участвовали?» - «Участвовал» - «А в этой?» - «И в этой тоже». Слава богу, хоть пропустила меня в автобус. В011-11.08
Книгу «От Волги до Эльбы» о боевом пути дивизии мне преподнесли в Волковском театре. Все разведчики там расписались. Мишка Голубев и многие другие. Я эту книжку как положил на полку в 64-м, так больше до 2003 года не заглядывал. Потому как мне эта тема была поперек горла. Не хотел я бередить раны. В том же году мне исполнилось 80 лет, и тут я задумался – «Все, жизнь-то уже прошла. Надо хоть книгу-то прочитать». Начал читать, причем некоторые материалы буквально со слезами. Плакал прямо над книгой. От воспоминаний, от их правдивости. А вот некоторые вещи вызвали, мягко сказать, сомнения. Был у нас в полку Иван Ворзанов, он потом преподавал в Некоузе. А на фронте…
Не могу сказать, что он совсем не ходил на задания. Но в основном он же рисовал портреты командного состава из штаба дивизии, полка и прочих. Рисовал он конечно здорово. И вдруг он мне тоже на этой книге пишет – «Алексею, от обыкновенного разведчика Ивана Ворзанова».
Стал я читать его статью. Мать моя! Он выставил одного «хохла» героем. Был у нас некий Гопкало. Тут конечно, нужно учитывать время написания статьи. Это же шестидесятые, тогда по-другому было нельзя. Он видимо писал этакую политическую статью по заказу, и хотел показать в ней дружбу народов. Тут у него и русский, и украинец Гопкало, и белорус Голуб. Неплохо он описывает Смоленское сражение 13 августа 1943 года. Есть у него и канонада, и «катюши», и прочее. И вроде бы его впечатления мне показались верными. Но! События-то правильные, а вот действующие лица взяты по его собственному усмотрению. Обидно, ведь Гопкало был самый настоящий предатель. В011-14.52
В начале сентября 1942 года мы постоянно «шарились» по нейтральной зоне. Сплошной линии фронта не было. Немцы сидели гарнизонами на высотках, а наш удел был леса и болота. Для разведки тогда было раздолье. Причем как для нашей, так и для немецкой. Фактически мы ловили друг друга.
У нас был оборудован наблюдательный пункт на сосне. Там даже были сиденье и столик. Это чтобы записывать, сколько прошло или проехало по большаку. Ну и на дерево вдруг зачастил дежурить тот самый Гопкало – «Давайте я опять сегодня пойду». А мы-то пацаны еще, нам-то что. Хочет человек, пусть идет, пожалуйста. Третий день, четвертый дежурит. А в один прекрасный вечер мы снялись и по приказу пошли охранять Грядозубово, чтобы оградить жителей от набегов полицаев. Крестьяне тогда сами обратились за помощью к командованию дивизии.
В составе отделения нас было семь человек, включая меня с пулеметом. Ночью охраняли эту деревню, а днем наблюдали. В тот вечер Гопкало сказал, что пойдет накопать «картохи». Он все время как-то особняком держался, ему под сорок было уже. Мы особо не придали значения. Картоха, так картоха. Стемнело – Гопкало нет! Мы в лес. Туда-сюда, свистим-кричим. Пропал.
Недели через две захватили нескольких полицаев из Боярщины. Немцев с ними не было…
- Как вы их взяли?
- Да так и взяли – отняли у них винтовки, вот и все. Они особо не сопротивлялись, русские же. Охота погибать им что ли? Смотрим – у одного наш бинокль, тот самый с которым исчез Гопкало! Спрашиваем их: «Это откуда у вас?» - «Ваш перешел вместе с оружием и этим биноклем. Сам сдался». Получается, что он не за немцами наблюдал, а думал, как ему перебежать. А у Варзанова получается, что он герой.
С Боярщиной была еще одна история. К нам в роту попросился пацаненок из Боярщины – Васька Талдыков. Он был 27-го года рождения, то есть в 42-м ему было 15 лет. Хороший был парень, воевал наравне со всеми. Прижился в роте.
Среди пойманных полицаев попался один гаденыш, по имени Колька Палашенок. Он оказался из той же деревни, что и Васька. Смотри, как бывало: Талдыков - у нас в разведке, а этот - у немцев. Палашенок стал валяться в ногах у командира роты и умолять: «Не расстреливайте меня. Я вам выдам начальника полиции. Он каждый день в 6 вечера на велосипеде возит пароль в Боярщину».
Решили попробовать. Еще затемно мы подошли к задкам деревни. Наша группа захвата во главе с лейтенантом Горшковым засела в овраге, через который шла дорога на Боярщину. Овраг глубокий, ручеек с ключевой водичкой по нему течет. Несмотря на жаркий август, замерзли как черти, но сидим, наблюдаем за дорогой. Горшков посылает Ваську, как наиболее знакомого с местностью, посмотреть, что да как. Тот уходит. Через некоторое время зашевелился Палашенок – «Товарищ лейтенант, разрешите я с Васькой понаблюдаю». И тот ему разрешил!
Время прошло – обоих нет. Горшков окликнул меня: «Сотсков, иди-ка, проверь их». Я выполз наверх, смотрю – Васька один лежит! Я говорю ему: «Где этот черт?» - «Так он сказал, что ему лейтенант разрешил». Я уже бегом к Горшкову – «Колька-то сбежал. Тю-тю. Деревня рядом». Тут же снялись, бежим к первой группе прикрытия. Середина дня – солнце палит. Отчетливо слышно, как вторая группа уже ведет бой. К этим подбегаем, у них глаза по пятаку – «Что случилось?» - «Снимайтесь бля. Не спрашивайте. Палашенок сбежал». Рванули по ржаному полю, а нам уже наперерез бежит большая группа полицаев, пытаются нас отрезать от леса. Вдали вдруг прекратилась стрельба, значит, вторая группа уже скисла. Как потом рассказывал полицай, ее полностью разгромили. Мы не успели предупредить, поэтому их взяли «тепленькими». Одних, кто стал сопротивляться, постреляли, а остальных взяли в плен. Вот позабыл только, кто ими командовал.
Мне тогда показалось, что оставшуюся объединенную группу спас своими энергичными действиями старший лейтенант Яков Ивченко - хохол из Полтавы. Интересный был такой мужик. Бывало, он смеялся: «Хиба…Как по-русски сказать не знаю, а по-украински забыл». Не растерялся в трудной ситуации, проявил хладнокровие и взял на себя инициативу.
В общем, этот Ивченко нам командует: «Ложись. Огонь». Мы ложимся, бьем по ним. Полицаи тут же ныряют в рожь. Началась нехорошая игра в «кошки-мышки». Мы вскочим, они тоже поднимаются, стреляют. Только бы до леса добраться, там уже нас не возьмешь! С нами была Анька Тюканова. Если я, помнится, был с ППД, то вот она бегала с револьвером. Полицаи увидели ее, кричат: «Бабу хватайте! Бабу! Бабу главное не упустите». Та разворачивается, на одно колено - прыг. «Наган» двумя руками у лба держит, прищурилась. Весь барабан высадила – «Вот вам суки. Вот вам. Вот вам. Получайте бабу. Получайте» (смеется).
В лесу посчитались – кое-кого не хватает. Потеряли Васю Третьякова. Приходим на базу, там встречает злой Докукин – «Идите, ищите. Это не дело. Может, еще найдете кого». Вернулись назад, и нашли перепуганного Василия. Он прятался под гнилыми бревнами на старой смолокурне. Поведал нам: «Я лежу под бревнами. А они по мне чуть ли не ходят. Только сапоги мелькают. Все вокруг обшарили».
(Используя дневник С.П. Аверичевой и сегодняшние данные архивов, можно попытаться рассмотреть этот эпизод более подробно. Итак: На захват начальника полиции Вавиленка 29-го августа 1942 года выдвинулись три группы: Горшкова, Замятина и Васильева. Группы захвата: Горшкова и Замятина заняли позиции на окраине Боярщины. Группа Васильева (Состав: Старший лейтенант Васильев, помощник комроты Комаренко и его ординарец Карп Жильцов, Павел Савченко, Петр Пушнев, Сергей Соловьев, Владимир Чистяков, Иван Журавлев, медсестра А. Тюканова и С. Аверичева) осталась прикрывать выход из Жаквинской лощины, где находился Алексей Андреевич с группой Горшкова. Благодаря дневнику известен состав группы Горшкова. Он следующий: лейтенант Горшков, старший сержант Власов, Михаил Голубев и Михаил Круглов, Алексей Сотсков, Василий Талдыков, Михаил Кукуев, Ефим Рудкин, Пеунов, Мельников, Алексей Федоров и предатель Палашенок. Состав третьей группы не помнит никто! Со слов ветерана получается, что именно группа Замятина была разгромлена. Однако в дневнике упоминается, что Докукин отправился на поиски пропавших во время заварухи разведчиков вместе с Замятиным! Вечером по лощине к своим вышли следующие разведчики: П. Пушнев, П. Савченко и С. Соловьев. Пропали без вести ярославец Борис Пеунов и рыбинский парень Марк Хлыстов. Был убит Ефим Рудкин. Утром следующего был найден тяжело раненный разрывной пулей Мельников, который теряя сознание, заполз под бревна смолокурни. Пришел в себя, когда его уже несли на носилках в Никулино.
Согласно отчету о безвозвратных потерях от 10 сентября 1942 года потери 225-й роты разведки с 22. 4.1942 по 7.9.1942 составляют 3 человека. В списке погибших в бою 29 августа (подписан Докукиным) числится только Рудкин Ефим Яковлевич. А вот в списке потерь от 20 сентября уже появляются трое пропавших без вести: Пеунов Борис Сергеевич, Хлыстов Марк Константинович и Беляев Петр Афанасьевич. Хлыстов Марк фигурирует на мемориале в трофейном списке пленных с пометкой «сотрудничал с врагом». В итоге потери роты составили 4 человека: двое – из группы Горшкова, двое – возможно из группы Замятина. Ни о каком разгроме не может идти речи! Из дневника известно, что этот неудачный бой произвел удручающее впечатление на разведчиков. Отсюда возможно появились и воспоминания о разгроме.
Докукин участия в операции не принимал по причине ранения в ногу. – Прим. С.С.)
В 63-м мы приехали на места боев. Смоляне нас еще отругали: «Что же вы не предупредили о приезде? Мы бы уж вас встретили честь по чести». А «Журналюги» нас проверяли – узнаем мы друг друга с Васькой Талдыковым? Председатель колхоза дал машину, его привезли. Свели нас и смотрят. Как не узнать? Узнали друг друга, обнялись. «Химмашевцы» поехали дальше по местам боев, а мы с Васькой покатили к нему в Постояльники. Вечерами квасили мутно-молочную самогонку и отбивались от недовольных смоленских журналистов. Вася жил очень бедно. Это сильно бросалось в глаза, поскольку я-то стал «большим человеком» и жил по тогдашним меркам неплохо. После политуправления на Северном флоте пошел по партийной линии и работал начальником цеха на РТИ.
Васька после ранения попал в другую дивизию. С войны вернулся весь израненный и побитый. Работать не мог, а детей настрочил кучу. Под пьяную лавочку вдруг стали всплывать нехорошие вещи. Оказалось, что Колька Палашенок отбыл срок, вернулся домой и все перевернул с ног на голову. Оклеветал Василия, а себя выставил, чуть ли не героем. Ситуация дошла до такой степени, что Васька не мог оформить по своим ранениям инвалидность!
 |
Памятник 234 дивизии |
Тогда Софья с Василием Ивановичем (Малков В.И. В 1942 г. - старший лейтенант. Заместитель командира учебного батальона. Награжден Орденом Александра Невского, Орденами КЗ и проч. В 1945г. - подполковник. – Прим. С.С.) поехала в Смоленск и пробила Ваське пенсию. Молодцы. Потом они еще ездили в Курск на родину нашего легендарного командира. Здесь в Ярославле изготовили памятник, отвезли туда и установили на его могиле.
Хочу тебе рассказать об эпопее с памятником дивизии. В 1993-м году я разговаривал по телефону с директором Смоленской ГРЭС. На словах он вроде как обещал установить памятник ярославцам к пятидесятилетию победы. Мы собрались у Кириллова обсудить ситуацию. Появилось мнение, что нам вешают лапшу на уши. Поэтому было решено отправить меня с проверкой. Дали мне в придачу пару инвалидов. Мы насобирали по предприятиям 60 миллионов рублей и перечислили на счет ГРЭС. С шинного завода под эгидой испытаний отправили целую машину покрышек. С НПЗ ушла цистерна горючего. В011-40.47
Встретили нас здорово, выделили целый коттедж. На собрании руководящего состава ГРЭС я почувствовал, что горячего желания заниматься памятником у них нет. Полная стоимость работ составила 250 миллионов рублей! На дворе девяностые. Они все уже акционеры – хозяева! А тут еще какие-то ветераны со своим памятником. Но мы уперлись. Стали их толкать, собирать дополнительные средства и дело пошло. Назад вернулись обнадеженные.
Теперь про этот громадный камень. Из болота его смогли вытащить при помощи нескольких тракторов. Встал вопрос: «Как его везти?» Директор ГРЭС договорился с ракетчиками, они дали «ракетовоз». Потом разбирали топливную эстакаду над дорогой. Подъехали к деревянному мосту. Опять вопрос: «Выдержит?»
В 1995 году я с делегацией ездил на открытие монумента.
- Как у Палашенка сложилась судьба?
- Так чего ему будет? Жил-поживал.
- Наверное, удачные засады тоже бывали?
- В том же 42-м. Август месяц. Нейтральная зона. Поспела рожь. Мы вдоль поля барражируем. Рожь стоит! Кто-то ведь должен ее убирать? День стоит, другой. На следующий день приползли, смотрим – ага, начали жать. Под утро в три группы подтянулись, устроили засаду. Взошло солнце. Начало припекать. Мы ночь не спали, клюем носом. Командир ползает, тюкает по ноге – «Не спать! Не спать!»
Вдруг появляется колонна. Впереди идут полицаи, за ними распевая, шагают бабы с серпами. Потом снова полицейские. И наконец, едут наши «клиенты» - немцы на велосипедах. Это был 227-й велосипедный эскадрон 197-й гренадерской дивизии. Катят себе на велосипедах, горланят.
Первую группу с бабами пропускаем мимо. Сохнет во рту и гулко бьется в висках кровь. Подпускаем немцев ближе. Вот, сейчас они поравняются с лейтенантом и…
Командир рявкнул: «Огонь». Дали из автоматов, полетели гранаты и прочее. Прихватили живыми трех немцев и пятерых полицаев. И много-много набрали велосипедов (смеется). Это было уже без Докукина, при Крохалеве.
(И этот эпизод тоже фигурирует в «Дневнике». Цит. – «…Опять ночь, опять засада. Местность открытая. Нас маскируют кусты да густая трава. Рассвело. Солнышко всходит. Немцы не торопятся. Надоело ждать. Кажется, сегодня не придут. В кустах тихое похрапывание. Спит санинструктор Анюта Тюканова. Круглов во сне улыбается. Мельников зарылся лицом в траву. Вспоминаю, как он ныл во время боевой подготовки, а сейчас замечательный разведчик! Не спит Рома Перфильев, он смотрит вперед, под глазами у него синие круги, глаза потемнели. Чтобы не уснуть, достаю из нагрудного кармана гимнастерки вырезанное из «Комсомольской правды» стихотворение Слободского «Мсти, воин». Сон разведчика чуток. Михаил Голубев уже подмигивает глазом.…Михаил тихонько свистит: «Проснитесь, сони!» Барышников и Батраков улыбаются. У Зинченко лицо мятое, в полосках от травы, от этого особенно видны следы оспы. Алеша Сотсков поднимает голову, всем видом своим, говоря, что, мол, никто не спит. Лишь наш санинструктор продолжает спать.….Старший сержант Борисов, из другой группы, подает сигнал. Внимание! Из Вишенок движутся немцы. Впереди дозорные, за ними на расстоянии метров ста - велосипедисты. По цепи приказание: «Без команды не стрелять!» Дозорные подходят близко к нам, прочесывая кусты и опушку леса. Потом машут велосипедистам рукой. Все, мол, в порядке! И двигаются мимо нас по тропинке к высотке. За ними велосипедисты. На меня находит какое-то отупение. Я думаю о том, что покрой пилоток у немцев совсем не такой, как у нас. Вид у них не зловещий, обыкновенный, и от этого все, что сейчас происходит, мне кажется простым, будничным, не верится даже, что это немцы.
Команда: «Огонь!» - приводит меня в чувство. Гранаты в ход. Бьют автоматы. Мы вырастаем как из-под земли и бросаемся вперед. Немцы от неожиданности падают с велосипедов, и сразу же открывают огонь. После короткого боя младший лейтенант Замятин, Кукуев, Борисов и Валя Лаврова, выскочив из засады, хватают двух немцев и тащат их к лесу. Младший лейтенант Ивченко и его ординарец Дубровин, Михаилы Голубев и Круглов тащат двух полицейских в мохнатых зеленых маскхалатах. Полицейские сопротивляются, но напрасно, руки у докукинцев крепкие. Васильев с разведчиками берут еще двух «языков». В нескольких шагах от себя вижу, как грохнулся на землю огромный фриц. Держа наготове автомат, подбегаю к нему. Взгляд упал на новенькую кобуру и кинжал, отстегиваю кобуру и вдруг вижу: у немца дергаются веки. Живой! Даже не ранен! «Ауфштейт! Хэндэ хох!» Немец встает и поднимает руки. Немцы открывают огонь из Верхней Дубровы. Рома Перфильев, Мельников, Коля Внуков, Бурунов подбирают велосипеды. Вдруг Рома Перфильев вскрикивает, хватается за ногу и падает. Ребята подхватывают его на плащ-палатку. Перфильев стонет. Губы его синеют, из ноги хлещет кровь. Анна быстро накладывает жгут, перевязывает страшную рану (разрывная пуля).
Мы ведем трех немцев и двух полицейских. «Бейте гадов!»- стонет смертельно раненный Роман. «Ну, вот что, товарищи, - говорит старший лейтенант Васильев. - Немцев ведите вперед, быстро! А этих подлюг,- указывает он на полицейских, - к дереву!»
Молодой полицейский, зовут его Колька, падает на колени, ползает по земле, хватает ребят за сапоги, целует: «Не расстреливайте, товарищи!»
Иван Журавлев толкает его ногой: «Какие мы тебе товарищи!» - «Я не знаю, как вас назвать! Граждане! Господа!» - «Не знаешь?» -кричит Иван с отчаянной бранью. - «Я вам все скажу, все! Я вам скажу, где можно поймать начальника полиции Вавиленка», - извивается на коленях полицай. – Прим. С.С.)
- А вот эти полицаи… Они послабее немцев будут?
- Я так скажу. Мы ощущали в них какую-ту «слабинку». Была в них какая-то раздвоенность. Чувствовалось, что они с надломленной психикой. Кто-то в плен попал, кто-то дезертировал. Приспособленцы, короче говоря.
После ада в Заозерье нашу роту поставили охранять штаб дивизии. Сначала появился какой-то неизвестный генерал и молча, прет мимо меня. Я, как это положено по уставу, нацелил на него штык – «Стой! Кто идет?»
Он на меня зарычал: «Ты что мне в пузо штыком тычешь? Совсем одурели тут?»
Но потом назвался, и я его пропустил.
А потом я видел, как на допрос вели двух власовцев. Один с красной наглой мордой презрительно смотрел на всех.
- Алексей Андреевич, как насчет наградного вопроса? К сожалению, не смог вас найти по базе награждений. Может быть, это из-за путаницы с фамилией?
- Я вижу у тебя сомнение. Это правильно. Если писать, то надо знать точно. В одной статье моя фамилия вместо Сотсков, была написана Соцков. Из-за этой путаницы я столько пережил в своей жизни, не пересказать. Когда меняли паспорта во время реформы, участковый допустил ошибку, а исправить не пожелал. Получилось, что я и ранен не был, и в партию не вступал.
По наградам я тебя разочарую. За войну наград у меня нет! Так что извини. В 42-м и вначале 43-го награждали скупо – тяжелый был период.
- Из 234-й по базе я сразу наткнулся на Малкова.
- Ну, ты хватил. Это же командование, да еще и при штабе. При штабах людей наградами не обижали. И не надо забывать, он ведь до Эльбы дошел. Я же был солдат и выбыл в 43-м по ранению. А в 45-м на них вообще пролился золотой дождь…
У меня есть медаль «За отвагу». Специально для тебя посмотрел - Указ о награждении от 26 мая 1965 года. С этой медалью у меня связано одно воспоминание. До 9 мая 1965-го День Победы не отмечался, а тут вдруг по радио объявили о новом празднике.
Утром я спускаюсь из дома в магазин за молоком. Смотрю – на краю тротуара в самодельной каталке сидит безногий мужик с орденами. Навстречу нам по улице едет такой же битый горемыка на телеге, побрякивает медальками на пиджаке. И вдруг тот безногий с тротуара ему как заорет: «Эй, инвалид, с праздником тебя. С праздником тебя, инвалид». Меня скрутило мгновенно. Я стоял и рыдал прямо на улице. Не мог сдержаться. Наступил он мне своим криком на какую-то кровавую мозоль.
Кстати, я эту медаль потерял на встрече ветеранов дивизии в 1975 году. Всю ночь гуляли, сам понимаешь… Софья потом отдала мне медаль Малкова.
- Когда вас ранило?
- Ранним утром 22 ноября 43-го мы себя обнаружили на «нейтралке», и немцы накрыли нас артиллерийско-минометным огнем.
В прошлом году 9-го мая мне позвонил полковник погранвойск из Ростова-на-Дону. Он интересовался, не знал ли я его деда - разведчика Михаила Бурунова, которого тяжело ранили 22 ноября. Господи, как не знать. Нас же одним снарядом ранило…
Когда разорвался снаряд, меня сильно контузило. Пробив верхнюю одежду, пучок мелких осколков попал мне в левый бок. Все было усеяно кровяными пятнами. Этим же разрывом убило сержанта Черных, а Мишке Бурунову осколок попал под коленный сустав. Ему ампутировали ногу, и он потом умер в госпитале имени Бурденко в Москве. Мой второй номер Ширяхин был жесточайше контужен и прямо на месте лишился рассудка. Он громко и беспрерывно орал. Мы лежали так близко от немцев, что было даже слышно их речь. Я пытался его успокоить, но это было бесполезно. (Возможно ошибка памяти. Сержант Черных Николай Васильевич, 1920 г.р. разведчик 98 отдельной разв. роты, погиб 18.07.1943 года в районе деревни Отря. – ОБД Мемориал)
К ноябрю месяцу дивизия была истрепана донельзя. Погода была слякотная. Валил сырой снег, в траншеях стояла осточертевшая жижа. Маскхалаты все в грязи. Тьфу, вспоминать неохота… Линия фронта уже находилась в Витебской области Белоруссии возле города Городок. Мы должны были передать свой участок одному из соединений 11-й ГА. Для того чтобы сдать участок сменщику, надо выяснить местонахождение огневых точек противника. Делалось это ночью простым и эффективным способом - проводилась разведка боем. Ну и лучшего ничего не придумали, как послать дивизионную разведку. Я очень хорошо помню, как начальник разведки дивизии – майор Зюзгин резко возражал против этого. И в знак протеста он заявил: « Это же наша элита, а вы их на убой. Я тогда сам лично их поведу ночью».
Мы пошли с саперами, они сняли мины и стали проделывать ходы в заграждениях. Тут загремели банки на проволоке и нас выдали. Началось светопреставление: забили пулеметы, паскудно заскрипели «Ванюши». Меня словно колуном по плечу…
В разведку боем пошло около трех десятков разведчиков. Из этих тридцати было ранено семнадцать человек. На месте никто не погиб, но пока везли до медсанбата, тихо умер раненый в живот костромич Дегтярев. Колька Сивков из Поречья-Рыбного (тот самый с которым я лежал в госпитале в Торопце), с перебитыми очередью из крупнокалиберного пулемета ногами, всю дорогу дико кричал: «Пристрелите меня. Не могу такую боль терпеть. Пристрелите. Мне яйца оторвало. Пристрелите, яйца оторвало». Ну и пока везли, он истек кровью и умер. (Сиваков Николай Дмитриевич, 1923 г.р. разведчик 98 отдельной разв. роты, погиб 22.11.1943 года. – ОБД Мемориал. Еще по описи потерь за тот же период: Иванов Александр Степанович, 1910 гр, Дьячков Андрей Иванович, 1921 гр - умер от ран 22.11.1943 в МСБ, Шаров Михаил Иванович, 1923 гр - скончался 23.11.1943 в МСБ. Прим. - С.С.)
А я взял зубами рукав пробитой телогрейки и прижал к телу. Рука безвольно повисла, пальцы горели огнем. Поджав колени, я лежал и пытался убаюкать эту адскую боль. Так я попал в госпиталь в глубоком тылу, где пролежал шесть месяцев. Выздоравливал тяжело. У меня начался остеомиелит – гнила кость.
По выздоровлению я попал в Челябинское авиационное училище. Насчет везения хочу сказать. После госпиталя мы сначала очутились в Еланских лагерях. Я решил, что с меня достаточно бегать с пулеметом, надо идти в артиллерию. Однако там таких умников хватало и без меня. Сначала спросили, тех, кто желает пойти на 152-мм. Шагнули почти все! Мне не повезло. Потом появились купцы из дивизионной артиллерии: «Кто желает на 76-мм? Шаг вперед». Опять меня не выбрали. Всех оставшихся записали на сорокапятки «Прощай Родина». У этой артиллерии финал известный. Если бы я туда попал, мы бы с тобой не беседовали.
Изучили материальную часть, отстрелялись на полигоне. Выдают нам сухой паек на трое суток. Мы должны были попасть в мясорубку одного из Украинских фронтов. Стоим с вещевыми мешками. Вдруг появляются два авиационных подполковника. «Пошебуршали» с командирами, объявляют: «Кто имеет среднее образование? Выйти из строя». Вперед шагнули я и еще один паренек. Заводят подполковники нас в комнату, дают решить простейшие задачки из высшей математики. Мы оба справились с заданиями, и конец войны застал нас в Челябинском авиационном училище штурманов и стрелков-радистов АДД. Учился я очень хорошо, мне это дело нравилось. Летали на ЛИ-2, а бомбометание цементными бомбами отрабатывали на Р-5. Окончили курс по ускоренной программе. В июле нас должны были выпускать и присваивать звания. Но война кончилась, и что с нами делать не знают. Летать не дают, классы закрыты. Короче говоря, я отпросился домой в отпуск и там демобилизовался по указу о двух ранениях. По приезду я познакомился с моей будущей женой. Мама купила нам часть дома на Перекопе. Стали потихоньку обживаться, родилась дочь. Меня назначили начальником небольшого цеха. Жизнь налаживалась.
Вдруг вызывают меня в Сталинский райком. Там два капитана II ранга наделенные полномочиями ЦК партии перебирают карточки с личными делами и приглашают побеседовать. Начинают мне объяснять ситуацию: что в армии упала дисциплина, а мировая обстановка тревожная, на северном флоте решено формировать бригаду морской пехоты, а политработников не хватает. Я взмолился: «Будьте же людьми. Я только в себя пришел. У меня дочь родилась. Учусь в институте на втором курсе». Отвечают: «Хорошо, договорились. Оставайся. Но партбилет выкладывай на стол!»
Куда денешься? Партбилет – это вся твоя жизнь. Загремел на север. Там «отбахал» восемь с половиной лет. При первом же хрущевском сокращении написал рапорт об увольнении. Отказали. Получаю направление на десятимесячные курсы в военно-морское училище имени Жданова. Там экстерном сдал экзамены за полный курс обучения. В 61-м году ликвидируется моя часть, где я был замполитом. Я снова подал рапорт. На этот раз демобилизоваться удалось. Мы, наконец, вернулись в родной Ярославль. Вот такая путаная моя военная биография.
Благодарю А.А. Сотскова за терпение и мужество. Во время интервью Алексей Алексеевич упал и сломал бедро. Тем не менее, нашел силы довести интервью до логического конца.
Благодарю за фотографии деревни Вердино и монумента в Озерном участника форума Смолбатл - ака «О. Бендер».
| Интервью и лит.обработка: | С. Смоляков |
