Холомянская (Штейнберг) Раиса Абрамовна

Я родилась в Евпатории 3 июля 1923-го года. Отец у меня был сапожником, мать – простой рабочей, трудилась на швейной фабрике. Папа в 1914-м году был ранен в ходе Первой Мировой войны и с тех пор прихрамывал. У меня было три родных брата. В Евпатории я окончила 10 классов, причем в 1939-м году в нашей школе находился пионерлагерь Московского спортивного общества «Динамо», который на все лето арендовал нашу школу. Проработала в этом лагере три месяца в качестве пионервожатой.

21 июня 1941-го года состоялся наш выпускной вечер, мы вечером пошли на набережную, гуляли всю ночь, и рано утром увидели огромное зарево в стороне Севастополя. Тогда еще не понимали, в чем дело. Договорились, что через 25 лет, как бы ни сложились обстоятельства, мы вернемся в родную школу, чтобы снова встретиться. 22 июня мы должны были собраться возле озера Мойнаки, где планировались юношеские спортивные соревнования. Выхожу днем на улицу, а люди столпились у громкоговорителей, масса народу, слезы и крик. Уже шел разговор о том, что немцы напали на нас. В полдень выступил народный комиссар иностранных дел Советского Союза Вячеслав Михайлович Молотов и объявил о том, что началась война с Германией. Мы тут же прибежали в школу, у нас была создана специальная комсомольская цепочка, по которой оперативно собрали учеников 8-10-х классов. Перед нами выступил секретарь горкома комсомола Миша Зайцев и объявил о том, что Родина в опасности. В заключение сказал: «Все, кто может, и кому исполнилось 18 лет, должны добровольно идти в Красную Армию». Прямо в школьном дворе развернули отделение военкомата, и наши мальчики побежали записываться. Перед оставшимися ребятами выступила директор школы Булатова, она преподавала у нас Конституцию СССР. И она заметила: «Вы все знаете свои права и обязанности по Конституции. Сегодня ваше право – помогать взрослым в защите Родины, вы должны выполнить свой долг». Нас разделили на четыре группы: первая должна была уехать в колхозы и собирать урожай, вторая занималась следующим – каждая семья в городе должна была сдать пустые бутылки и мешки, ребята собирали их, мешки наполняли песком и строили баррикады на набережной, а бутылки использовались для «коктейлей Молотова». Третья группа должна была дежурить на больших домах: горисполкоме, здравницах, чтобы в случае налета сбрасывать «зажигалки». Везде на крыши завезли песок. В четвертую группу вошли девятиклассники покрепче, они рыли окопы полного профиля за Евпаторийской железнодорожной товарной станцией и готовили противотанковый ров.

Меня избрали бригадиром в первой группе, и с 12 девчонками я уехала в колхоз. Задача была такая: убрать все зерно, что не успеем, полить керосином, чтобы врагу ничего не досталось. Мы успели собрать весь урожай, который колхозники отправляли поездами в тыл. После уборки я вернулась домой. Мне нужно было поступать в институт, поэтому поехала в Симферополь, где решила идти в Крымский медицинский институт имени Иосифа Виссарионовича Сталина. Готовились к сдаче экзаменов – шли семинары и занятия. И вдруг вывешивают большое объявление в холле института: «В связи с военным положением вступительные экзамены отменяются. Ждите результата конкурса аттестатов». Все. Я поехала к своей подружке Рите Шостак, остановилась у нее дома, примерно через десять дней вывесили список зачисленных. У меня в аттестате было только две «четверки»: по геометрии и рисованию, остальные «пятерки». Так что по конкурсу попала в число поступивших, и мне выдали документы о том, что я стала студенткой 1-го курса. Сказали, чтобы мы уезжали по домам, и как только решится вопрос об эвакуации института, нам сообщат, так что должны быть готовы к немедленному отъезду.

Приезжаю домой, а мама мне говорит, что приходили ребята из комсомола и оставили записку. Смотрю, там написано: «Срочно приди в горком, ты нам очень нужна. Секретарь горкома Миша Зайцев». Дело в том, что когда я работала в пионерлагере, то была близко знакома с многими комсомольцами. На следующий день пришла в горком – за столом сидят трое ребят: Катя Рафартарович, заведующая пионерским отделом, Миша Зайцев и Раиса Зайчикова, она в то время заведовала Евпаторийским Домом пионеров. Рая сразу же говорит, что они меня вызвали для выполнения срочного задания. У них произошло ЧП – необходимо было срочно эвакуировать из города 350 испанских детей из детского дома № 6 Коминтерна. Старшая пионервожатая Аня Ивашкина приехала с испанскими ребятишками за несколько дней до начала войны, потому что у нее был туберкулез тазобедренного сустава, она хотела полечиться, но в связи с войной отказалась работать пионервожатой и в итоге решила самостоятельно возвращаться в Москву. С испанскими детьми нужен свой человек, и комсомольцы вызвали меня. Я говорю, что не могу с ними поехать, так как уже стала студенткой 1-го курса. Но ребята стали настаивать, мол, все сделаем как надо, ты сохранишь свое место, но я должна выручить комсомол, должна участвовать в эвакуации.

Ну что же, я приняла у Ани дела, и стала организовывать эвакуацию. Мы выехали из Евпатории через Джанкой в Керчь на поезде. Когда приехали в Керчь, то столкнулись с настоящим ужасом. Люди, шум, гам, повсюду повозки, выехать невозможно, нужны колоссальные деньги, чтобы переправиться через пролив на лодке, а мы же везем иностранцев, откуда деньги. Подождали несколько часов, и специально для нас портовое начальство подогнало баржу. С ее борта кричат: «Испанский детдом Коминтерна, вперед!» Начали погрузку, с собой у нас имелись теплые вещи, очень много продуктов, в кастрюлях хранились жареные куры и различная птица. Из Евпатории нас очень хорошо отправляли. Погрузились тихо и мирно, но только выехали на середину Керченского пролива, как тут началась бомбежка! Кругом плывут лодки и пароходы – никого не трогают, только нас бомбят и обстреливают из пулеметов. Помню как сейчас лицо нашего капитана, старого пожилого мужчины с усами. Он кричит: «Спасайте детей!» Бомба упала прямо по правому борту, осколками задело баржу, и мы начали тонуть. Капитан снова кричит: «Спасайте детей, мы в ответе за них, это же иностранцы, все пропадем! Вещи за борт!» Мы выбросили все, остались голые и босые. Но никто из детей не пострадал, благополучно доплыли до того берега, где пересадили детей на берег и пересчитали всех – на месте 350 испанцев, все живы и здоровы. Прошло несколько лет, я уже была студенткой Крымского мединститута, и вдруг меня вызывают в Симферопольский отдел МГБ. Я была как раз на третьем курсе. Стали расспрашивать, как я участвовала в эвакуации, и попросили рассказать все, что я помню, кто со мной был. Назвала всех испанцев, которые со мной ехали: Рамос, Ногейра с детьми и женой, Аллегро, Амелия, и назвала еще одного, фамилию которого сейчас уже позабыла. Попросили рассказать о последнем поподробнее. Вспомнила, что он был родом из Канады, ехал с женой, и с ними была девочка Ирма, которая училась в 10-м классе. Его судьба была такая – он зимой 1941/1942-го годов заболел пневмонией, антибиотиков тогда не было, так что он умер, и похоронен в селе Орловское Марксовского района Саратовской области. В конце разговора сотрудники МГБ объяснили мне, что из-за этого человека нас и атаковали немецкие самолеты. Он был шпионом, и дал по рации команду нас бомбить.

Раиса Абрамовна Холомянская (Штейнберг), г. Саратов, весна 1942-го года

Приехали мы в Сталинград, где нас прекрасно приняли, босых и голодных, поместили во Дворец пионеров, расположенный на берегу Волги, помыли всех, поставили кровати, покормили и одели, привели в порядок. И мы там пробыли примерно с неделю, после чего нас отправили дальше – пришла команда из Коминтерна эвакуироваться в село Орловское Марксовского района Саратовской области. Мы приехали туда, оказалось, что в этом населенном пункте ранее жили поволжские немцы, которых оттуда депортировали. Поэтому озлобленные жители при выезде сломали окна и двери, все, что можно было выбросить – кинули в колодцы. А тут уже подходят холода. Боже мой, как мы намучились и как мы натерпелись. Дети по двое на одном матраце спят, а другим укрываются. Одеял и простыней нет, ничего нет.

Как только немного обустроились, я начала искать родных, у меня же никого нет, брат Михаил до войны служил в Севастополе, отец в Евпатории поступил в какой-то отряд, состоявший из пожилых людей. Мама с двумя детьми эвакуировалась. Я написала на станцию Бугуруслан, где собирали сведения об эвакуированных. И мне ответили, что среди погибших и пропавших без вести мои родные не числятся. Начала искать дальше, где мои родители, и через некоторое время приходит к нам эшелон из Евпатории. Эвакуированные. С ними была Катя Рафартарович, я ее спросила: «Катя, ты ничего не знаешь о судьбе моих родных?» Та отвечает, что моя мама ехала с двумя детьми с ними на поезде, в Краснодаре началась страшная бомбежка. И моя мама с братьями убежала, а когда дали команду возвращаться на поезд, они не вернулись. И я подумала, что они погибли.

Что же мне дальше сидеть в Орловском, если у меня никого не осталось?! Я до войны была избрана секретарем комсомольской организации школы, и в это время Саратовский обком партии объявил о том, что девушки должны добровольно идти в армию, чтобы заменить мужчин, которые нужны на обороне Москвы. И нас, секретарей комсомольских организаций, вызвали в обком комсомола на совещание, на котором говорят: «Вы знаете, есть такое решение, мы начали вызывать девушек – тот отец несет курицу, тот – мед, кто-то муку, не хотят местные идти в армию, добровольцами записываются в основном эвакуированные. А надо заполнить ряды войск ПВО, чтобы освободить мужчин». Так что нам приказали, как секретарям комсомольских организаций, ходить по домам и агитировать девушек вступать в армию, объяснять сложившуюся ситуацию. Я же про себя подумала: «Ну что я пойду кого-то агитировать, если сама должна идти в армию, ведь у меня все погибли, ничего не держит, не с испанцами же сидеть сиднем». Так что пошла в военкомат, и говорю: «У меня все погибли, прошу взять меня в армию и отправить в Крым, в партизанский отряд». Военком посмеялся и сказал, что взять меня они возьмут, потому что всех берут, а вот насчет партизанского отряда он мне ничего не обещает. Время покажет. Вручили мне повестку, сказали, что за три дня меня нужно успеть рассчитать на работе, после чего вернуться в военкомат, и быть уже здесь. Так я ушла в армию в марте 1942-го года.

Собрали нас на сборы, и определили в 99-й отдельный женский батальон ВНОС (Воздушного наблюдения, оповещения и связи), состоявший из пяти рот. Рядовыми служили одни девчонки, только командиры были мужчинами. Сначала мы стояли в Большой Ольшанке, где прошли курс молодого бойца. Приняли военную присягу, меня поставили начальником поста ВНОС, хотя у нас служили и 23-24-хлетние девушки, а мне было только восемнадцать лет. Первое задание заключалось в том, чтобы стоять на охране воздушного пространства над саратовским нефтеперерабатывающим Крекинг-заводом имени Сергея Мироновича Кирова, который обеспечивал горючим Сталинградский и Юго-Восточный фронты. Мы также охраняли воздух над мостом, который шел через Волгу и соединял нас со Сталинградом, по этому мосту шла техника в Сталинград. Кстати, прошло много лет, и благодарные саратовцы поставили нам памятник, пригласили к нему всех фронтовичек.

Мы стояли первыми в системе противовоздушной обороны в качестве воздушной разведки, дальше уже располагались зенитные орудия различных калибров, а еще дальше находились летчики. Каждый день шли бомбежки, групповые налеты бомбардировщиков и штурмовиков, которые бомбили завод и мост, а мы ежедневно определяли вражеские самолеты. К счастью, налеты удавалось отбить.

Затем нас отправляют под Сталинград в конце июля 1942-го года. Пришли туда в начале августа. Здесь нам зачитали перед строем батальона приказ наркома обороны СССР № 227 от 28 июля 1942-го года «Ни шагу назад!» И объяснили, что за каждый пропущенный самолет положен трибунал и штрафная рота. Так и сказали: хотите – спите, хотите – дежурьте, но за каждый пропущенный самолет без разговоров отправим личное дело в военный трибунал.

Всего из нашего батальона под Сталинград было выброшено 16 боевых постов вдоль линии фронта. Моя подруга Роза Геллер находилась непосредственно в Сталинграде, а наш пост из пяти человек стоял в нескольких километрах от города в селе, в котором проживали староверы. Они нас очень недружелюбно встретили, так как не любили советскую власть. С приближением немцев все жители убежали, как только начались бомбежки. Первыми самолетами, которые появились на нашем направлении, стали «Фокке-Вульфы». Я их легко узнавала, мне не надо было даже видеть силуэт в небе, по слуху уже научилась различать моторы всех типов самолетов. У немцев, к примеру, звук работающего мотора «Хейнкеля» и «Мессершмитта» очень сильно отличаются. Я круглые сутки сидела в землянке и все четко определяла. Как только мы слышали вражеские моторы, то тут же по рации передавали информацию зенитчикам и летчикам, после чего они вступали в бой. Кстати, нам выдали румынские трофейные винтовки и автоматы с кинжалами в качестве штыков. При этом на пять человек было всего две пары валенок. Морозы стояли страшные, у меня произошло обморожение рук и ног 2-й степени, ведь валенки не успевали просушивать, надо бежать в туалет, а повсюду снег.

Личный состав поста ВНОС 99-го отдельного батальона ВНОС, которым командовала Раиса Абрамовна Холомянская (Штейнберг) – сидит слева, 1942-й год

Мы были страшно истощенные и голодные, потому что нас очень плохо кормили – перловку, которую между собой называли «Голубой Дунай», утром и вечером давали в качестве супа, а в обед кушали перловую кашу. Все сильно похудели, и когда американцы передали нам сало «лярд» - это был праздник. Один раз союзники прислали нам даже шоколад. А вот водка по 100 грамм и махорку вместо папирос выдавали постоянно. В результате после войны я получила туберкулез легких.

Когда мы выходили из Сталинграда, ехали в теплушках, как скотина, пол был покрыт соломой, шинелями накрывались и прямо так на соломе спали. Ехали сотни километров по степи, собаку или кошку увидим – прильнем к окну. Такое счастье было, не то, что людей, даже животных не видели. Часто совершали остановки, потому что немцы бомбили пути, и их не успевали заново складывать. Что мне очень сильно запомнилось – выйдем на станции к колодцу, а там палки лежат крест-накрест и поверх них надпись: «Вода отравлена. Не пить». На одной из станций нас, страшно изможденных, завели в бойню, где били быков и свиней, я до сих пор помню их крики. Каждого заставили выпить по стакану еще теплой крови.

Украина нас почему-то встретила очень недружелюбно. Мы приехали в марте 1943-го года. С нас сняли зимние шапки и выдали пилотки. И тут поднялся сильный ветер и страшный холод. Тогда мы сверху на голову завязали полотенца, в дороге пить хочется, но кроме собак, нас никто не встречал. Подойдем к хате, попросим водичку, нам откроют дверь и говорят: «Чи наши, чи фашисты, хто знае?» И закрывали дверь. Даже воды не давали. Вскоре от истощения я попала в госпиталь. Все руки мне обсыпало. Война.

После выздоровления окончила курсы военных радистов, во время которых вступила в ряды ВКП (б). Мне присвоили звание «радист 2-го класса», после чего направили в полк связи. Какое-то время служила на Западной Украине, а потом меня направили на курсы операторов радиолокации. Нас срочно направили работать на английские или американские радиолокационные станции еще до окончания всего курса учебы. Дело в том, что союзники, сволочи, облучили наших ребят, так как вовремя не выдали защиту, и все молодые ребята, которые работали на этих станциях, были облучены. В нашем радиобатальоне был бунт, о котором сегодня нигде не пишут и не говорят. Организовали трибунал, зачинщиков бунта должны были судить, но потом выяснилось, что они все облучены, ребят освободили, а нас поставили на их место. При этом уже хорошо одели – выдали бахилы и специальную защиту. Так я стала оператором радиолокации. Часть была страшно секретная, мы все время жили в землянке. Забыли, что такое свет и полевая кухня, даже паек ежедневно приносили прямо в землянку. Кстати, когда освободили Евпаторию, это был апрель 1944-го года, мне позвонили из штаба, и рассказали, что мой родной город освобожден. Я же ничего не знала про родных, и первым делом написала письмо в горком комсомола, мол, помогите разобраться, ведь я потеряла все контакты, не знаю, где мои родители, и привела в письме ответ из Бугуруслана. Через два месяца получила письмо от горкома о том, что моя мать с двумя детьми вернулась из эвакуации, и они проживают в Евпатории, брат Михаил, инвалид войны 1-й группы, приехал домой, а судьба моего отца неизвестна.

На курсах военных радистов: сидят слева направо Шура Шумакова, Виктор Злоказов, Нюся Ушакова, Раиса Абрамовна Холомянская (Штейнберг) стоит во втором ряду, Мариуполь, 1944-й год

В начале 1945-го года меня перевели в артиллерийский полк, где я стала командиром отделения связи. 9 мая 1945-го года в три часа ночи узнали о капитуляции Германии. У нас были автоматы ППШ, я помню, как прижала приклад к плечу и стреляла в воздух. Все были сумасшедшими. Вокруг люди плакали и кричали. Не верили, что дожили до Победы.

Затем нас должны были отправить в Японию, первый эшелон ушел, а когда стали отправлять второй – объявили о Победе.

- Со вшами сталкивались?

- Нет, у нас их не было.

- Что было самым важным для Вас на войне?

- Месть. Мы четко следовали принципу Ильи Эренбурга «Убей немца!» А на что молились – это на Сталина. Мне он очень помог в жизни. Когда после войны я окончила институт по специальности «гинеколог» и родила двойню - близнецов, мой муж Иосиф Абрамович Холомянский, офицер-фронтовик, защитник Москвы, был еще студентом. Жить нам стало не на что и негде, никто на работу с двойней не берет. И я от отчаяния написала письмо Сталину. Проходит примерно месяц и меня вызвали в Симферопольский горисполком, где спрашивают: «Вы что, писали письмо Сталину?» Рассказала, что пошла на этот шаг от отчаяния, некому помочь было. И мне рассказали, что Сталин прислал ответ, после чего вручили ордер на двухкомнатную квартиру в Симферополе на улице Жуковского. У меня произошел шок. Потом, когда пришла в себя, то предложили вариант – меня решили назначить главным врачом красноперекопской больницы, дать полторы ставки и новую квартиру в Красноперекопске. Мой муж туда будет назначен после учебы. Я согласилась на такое предложение.

- С особистами сталкивались?

- Да, меня даже туда приглашали работать как коммунистку. Но я сказала, что я своих не продаю, хотя стали угрожать, что не получу очередного звания. Ответила, что проживу и без него. Почему мною заинтересовались? Так получилось, что я на Украине задержала шпиона. Наш радиопост стоял в небольшом городке на Западной Украине, с одной стороны реки были шесть колхозов, и с другой столько же. В воскресенье я с девочкой делала обход по городку. В этот день на базар приезжали люди, и я обратила внимание, как один человек, якобы слепой, сидит в углу и раздает прохожим какие-то бумажки. Подошла, спрашиваю, что это такое. Он отвечает, мол, на курево дает бумагу. Я беру одну из бумажек, а там напечатан призыв: «Дорогие земляки, наш лозунг: штык – в землю, Сталин – капут. Переходите к нам, мы вас ждем». И стояла подпись: «Власов». Я схватилась за автомат, приказываю: «Встать!» Якобы «слепой» встал, и пошел по улице. И тут как начали по мне стрелять, пули свистят, и я думаю, что сейчас упаду, но только бы его не выпустить. Довела до сельсовета, где находились «ястребки», истребительные батальоны. Сдала им задержанного, а сама на месте потеряла сознание. Потом во фронтовой газете вышла заметка: «Подвиг сержанта», которую написал парторг Жумахин. Меня вызвали в Днепропетровск, где располагался штаб нашего полка связи, и полковник Морозов перед строем объявил благодарность. Должна сказать, что в целом на Западной Украине погибло больше моих знакомых девочек, чем в Сталинграде погибло на постах ВНОС. Бандеровцы нас постоянно обстреливали. Они были хуже, чем фашисты, вы сегодня даже не представляете себе, что это за гадины. Ад кромешный. Стреляли в спину. По ночам подлезали к землянкам, бросали гранаты внутрь. Как-то мы нашли яму, где они скрывались, планировали мой пост убить и забрать у всех оружие, но их арестовали.

- Вы все время были убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?

- Абсолютно. Я даже не могла себе представить, что мы будем жить при другой власти. При заявлении в партию я написала, что верю в Сталина, и верю в Победу. И приписала: «Если погибну, прошу считать меня коммунистом».

- Такие фамилии, как Жуков и Ватутин звучали в войсках?

- Я знала биографию каждого советского военачальника. Это были наши полководцы, те, кто вел нас в бой.

В 1945-м году после демобилизации восстановилась в Крымском медицинском институте имени Иосифа Виссарионовича Сталина. Вскоре вышел приказ наркома обороны СССР о том, что все фронтовики должны пройти медкомиссию, независимо от того, где они работают или учатся. И если в течение года будут какие-либо серьезные заболевания, то считать их связанными с фронтом и перевести в категорию инвалидов войны. Меня в числе всех фронтовиков отправили на медкомиссию, в ходе которой обнаружили туберкулез легких. По совету преподавателей я на учет не встала, а в период каникул в Евпатории прошла курс лечения у доктора Когана. Тогда не было антибиотиков, кроме стрептомицина, поэтому по совету врача мои родители купили в селе барсучий жир, и мне его давали утром и вечером вместе с какао. Это меня спасло и вылечило.

Учиться первое время было непросто, ведь денег нам не давали, стипендия была маленькая, поэтому мы продавали положенный нам хлеб, вместо него покупали пшеницу и варили ее. Я целый год проходила в армейской шинели и сапогах. Потом американцы прислали для фронтовиков одежду, я надела цивильный костюм и платье. США нам очень тогда помогли.

После окончания учебы была главврачом Красноперекопской больницы, роддома в Бахчисарае, и 35 лет заведовала гинекологическим отделением в Евпатории.