Роози Александр Петрович

Родился 23 мая 1918 года в деревне Венкуль Вирумааского уезда Эстонской Республики. Окончил 6 классов школы. В 1938-1940 годы проходил срочную службу в эстонской армии. В июле 1941 года вступил добровольцем в 5-й Нарвский истребительный батальон, который позднее влился в состав Нарвского рабочего полка. В его составе прошел отступательные бои до Кингисеппа. Затем, 3 января 1942 года, был призван в армию Горьковским горвоенкоматом. Был назначен на должность заместителя командира отделения роты ПТР в 283-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион 8-го Эстонского стрелкового корпуса. В его составе участвовал в боях под Великими Луками в декабре 1942 — январе 1943 года. Впоследствии был назначен связным в штаб артиллерии 7-й Эстонской стрелковой дивизии. В этом качестве служил до окончания войны. Награжден медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Демобилизовался в 1947 году. Воинское звание — старшина. После увольнения из армии жил в поселке Нарва-Йыэсуу Эстонской ССР, работал в рыболовецкой артели, затем — тралмастером в местном отделении рыббазы «Ленрыбхолодфлот». С 1980 года жил в городе Нарва.

- Расскажите о вашей довоенной жизни. Откуда вы родом, кто были ваши родители?

- Довоенная жизнь какая у меня была? Я с 1918-го года. Уже пошел 86-й год (запись интервью делалась в 2003 году. - Примечание И.В.) Родился я в Эстонии, в деревене Венкуль, это - на противоположном берегу от Усть-Нарвы, рядом с Тихим озером. Вся деревня у нас была русская. До 1928 года у меня была фамилия Гулин. А потом нас стали принуждать брать эстонские фамилии. Ведь наша деревня раньше была пограничной с Советским Союзом. Сказали, что если хотите жить на границе, то меняйте себе фамилии. У нас вся деревня взяла себе эстонские фамилии. Вот были такие Соколовы. Они стали Сакала. Были Калашниковы — стали Кару. У нас только две семьи не поменяли себе фамилии — Чувирины и Касаткины. Мои родители взяли себе фамилию Роози. Ну а до войны у меня что было? Семья наша состояла из шести человек, земли не имела. Окончил шестиклассную школу. В 14 лет отец меня в море брал. У меня прадед, дед и отец всю жизнь рыбачили. В Финском заливе, в Нарвской губе, можно сказать, я рыбу ловил с неводом с рыбаками, ну уже с мужиками. С рыбаками вот рыбачил, значит. Сюда, помню, в Усть-Нарву рыбу привозили, что поймаем — то и продадим. Харчи с собой, конечно, брали. У нас невод был 800 метров. Особенно зимой жить было трудно. Ни в деревне, ни в Нарве работы было не найти. Тот, кто устраивался на лесопильном заводе в Нарва-Йыэсуу, считал себя счастливчиком. Другие, ну чтобы как-то перебиться, собирали сосновые шишки, продавали их на топливо, и хоть какой-то заработок был.

А после меня дядя как-то устроил на фабрику работать в Нарву. На Кренгольм (комбинат «Кренгольмская мануфактура»). Это было в 1935 году. Потом я помог перейти границу Боровкову, потом — известному разведчику, который погиб, и меня сослали на юг Эстонии, на хутор Абья. Там я проработал до 1938 года, до октября месяца. Потом с приятелем взяли в армию. Отслужил полтора года. В 1940-м году, в мае месяце, освободился. А здесь сразу и в милицию взяли. Так что еще до войны я милиционером был. На постах, помню, ходили. Была у нас милицейская форма. На октябрьские, помню, нам форму дали в 1940 году. И так и продолжалось до начала войны. Зарплата была 375 рублей. Сперва были кроны, потом как-то эти кроны ликвидировали и рубли стали. И хватало как-то этих 375. Было все дешево. Хлеб стоил 10 копеек килограмм, а буханка не помню сколько стоила.

Потом началась война, и мы добровольцами пошли в Нарвский рабочий полк. Был сначала 5-й Нарвский истребительный батальон. И вот он потом влился в Нарвский рабочий полк. Так там как партизаны мы действовали тогда. Приделали нас к 11-й стрелковой дивизии. И так и воевать начали... Под Ломоносовым воевали. У нас в отделении, помню, ничего не было. Одна винтовка была, и — все.

- А где был ваш первый бой, помните?

- Я начал воевать под Кингисеппом в 1941 году 19-го августа. Первый раз в бою там мы были. Ужасный бой тогда был. Но все равно город освободили. И на сутки, можно сказать, только освободили. Это в Нарвском рабочем полку. Но в этом бою за Кингисепп не один наш полк участвовал. Там и с 11-й стрелковой дивизии были солдаты, и мы были приданы этой 11-й дивизии. Освободили. Потом танки пришли из Гдова. Откуда-то, значит, танки появились. Мы уже стояли в деревне здесь под Кингисеппом. Потом нам дали команду: «Отступать!» Ну мы и начали отступать. Отступали до Мишелева. Есть такая деревня. Там морской пехотный полк какой-то. Не знаю, какая часть там была. Нас выгнали всех. Помню, был у нас в полку эстонец Леппик такой. Раньше, до войны, в милиции он служил. Но он не жив уже. А когда я до войны в милиции служил, этот Леппик был как участковый. Он плохо разговаривал по-русски. Так под Кингисеппом подумали, что он немец. Хорошо, что я подоспел к ним. Говорю: «Да это наш человек!» А то с ним разговаривали так грубо.

- А вообще, если так говорить, какого характера были бои под Кингисеппом в составе Нарвского рабочего полка?

- Под Кингисеппом в 1941 году жуткие бои были. Вот там шла дорога от Касколова до канавки, которая там проходила. Так там у дороги было столько трупов наложено! Я там как-то один пробежал. И смотрю: сумка полевая такая лежит. Я сумку схватил да карту достал. В этой сумке были документы на оперуполномоченного НКВД Рийса. Уже когда сюда в Эстонию с Курляндии мы пришли, тогда я отдал эти документы туда, в НКВД. И так меня больше не спрашивал никто об этом ничего. А карта осталась. Но карту эту я отдал музей на Кренгольме (текстильный комбинат «Кренгольмская мануфактура», - примечание И.В.) — был там такой музей Нарвского рабочего полка. Она, значит, в сумке была у этого у Рийса. В полевой сумке. Потом она была в музее нашего полка. А заведующей музеем была Анна Парфеновна Макарова — жена бойца из нашего рабочего полка Феди Гамзеева. А Рийс, насколько я понял по документам, был оперуполномоченный Ракверского района НКВД. Там, в музее, она должна быть. Если музей работает, там она и есть. Где она теперь, эта карта, не знаю. А бои там были жуткие. Все придорожье было в трупах. Там, помню, мне пришлось выносить тяжелораненного нашего усть-нарвского парня, лоцмана. Так повезло, что рядом проходили санитары и забрали его у меня. А то я уже успел все свое белье на перевязки извести.

- Что было после боев под Кингисеппом?

- Потом привезли нас до Ораниенбаума. Вернее, не привезли, а пешком перешли туда мы. Там нас посадили на поезд, и приехали тогда мы прямо в Ленинград. В Ленинграде мы там неделю, наверное, жили. В Ленинграде-то! Милицейские-то наши остались там. Но много наших погибло тоже еще в боях под Кингисеппом. Наш командир взвода погиб там, например, - был Иванов Борис такой. Мы остались в Ленинграде, пока наша очередь должна была подойти. В общем, очередь подойти должна была, чтобы нам можно было бы ехать дальше в Россию. А потом уже, когда вглубь России мы стали ехать, через Шлиссельбург надо тогда было ехать, вдруг прямо на дороге — взрыв. Большой такой. Оказалось, что это мост взорвали через Неву. Так мы и остались на этой стороне Шлиссельбурга. Никуда не попали. Вечером ходили, смотрели, как этот мост был взорван. Немцы не стреляли в нас. Но их мало так было. Они здесь ходили. Никто даже выстрела не сделал. А потом решили: нет, надо как-нибудь перебираться все равно на Большую землю. Ну и мы, пять человек, скопились, собрали денег и у рыбака купили лодку. Рыбак сначала не давал лодки, но потом говорит: ну я дам сына с собой. Ну мы поехали потом уже. А я знал, как ехать, потому что я тоже рыбачил в Усть-Нарве. Уже с 14 лет море знал. Тогда ехали мы на парусе, а потом ветер стих. До Новой Ладоги надо было ехать нам. А у меня же карта была. Я говорил, что под Кингисеппом во время боев достал одного уполномоченного карту военную. И вот по этой карте мы ехали. К нам подъехала на Ладоге канонерка, и там на ней оказался прокурор Ладоги. Он нас перегрузил всех с лодки на катер свой и повез в Ладогу, в Новую Ладогу. И вот приехали тогда туда уже. В Волхов, значит, мы приехали. Привезли нас туда с Новой Ладоги уже с милиции. Автобус дали. И с Волхова тогда уже погрузили в вагоны. До Череповца доехали мы. В Череповце немец бомбил всю эту станцию. Мы там двое суток помогали, ставили рельсы, и все работали. А потом уже что было?... Вспомнил! Ночью как-то нас погрузили обратно в вагоны, и мы поехали в Нижний Новгород. Тогда он был Горький. В Горьком там попали и знакомые. Но на фронт не пускали. Вообще нас не только в Череповце бомбили. Когда проезжали через Бологое, его тоже разбомбило. Так же, как и Череповец разбомбило. Но мы Бологое уже успели проскочить. И в Горький приехали впятером. Здесь все знакомые были, все знали всех. И здесь всех держали, пока не сформировали часть. Мы аэродром, помню, строили в Балахне. Туда нас направили, уже там была и эстонская, и латвийская милиция, вся она, значит, была собрана на работу. Там мы строили аэродром, а потом узнали, что у нас Эстонский корпус формируется. И отправили нас тогда в корпус. Сперва в Горьком тоже не хотели отправлять. Но я как комсомолец был. Мне говорят: «Нам кадры здесь нужны.» Но я чувствовал, что немец будет побежден и говорил им: «Лучше на фронт пойти!» И так я попал в корпус. А корпус уже формировался в декабре месяце 1941 года (А.П. Роози немного ошибается. В конце 1941 года была сформирована Эстонская стрелковая дивизия. Сам же корпус был сформирован 25 сентября 1942 года. - Примечание И.В.) Там же это было, в Еланске. А уже в 1943 году нас под Великие Луки бросили.

- Расскажите о том, что были за бои под Великими Луками?

- Бои за город были жестокие. Город весь был разбит. У меня есть альбом. И там есть фото: взятие начальника комендатуры фон Засса. Почти весь 1942 год мы не воевали, в Сибири только были. Такие были города, как Камышлов, Еланск, вот там мы стояли. А воевать начали мы под Великими Луками. Ну что запомнилось? Помню, как командира батареи убило у нас. Это так было. Позиция была сделана, орудие было поставлено, а снаряды надо было поднести и освободить из ящиков. Так вот, он был на ящиках там, этот командир батареи. И он прыгнул на эту явную возвышенность, где орудие там было в укрытии. И снайпер его немецкий и «подхватил». Его там так и зарыли. Никаких почестей, никаких особых похорон там не было. Там, под Луками, вообще всех так хоронили. Там, помню, как-то траншею сделали. Но это было уже тогда, когда мы освободили Луки. Так, с полкилометра, наверное, длиной была выкопана траншея. И всех погибших — туда. В три ряда хоронили. Тогда, как сейчас помню, морозно было. Так когда хоронили людей, у кого ноги крючком как-то были согнуты, у кого-то — руки. Я смотрел, когда для этого рыли, вернее, взрывали землю. Земля промерзшая была. И я искал среди убитых своих. У меня три дяди остались там, под Луками, лежать: Кузьма Куули такой, потом — Василий Куули, и Николай Вильме, он тоже был дядя мой. И я когда смотрел на это, то это жуткая была картина. Там тысяч около трех захоронили их. А немцев то мы в дом, который был разбит, прямо бросали в огонь, и так они и горели там. Потом там нашли землянку.

Ну а так там больше под Великими Луками больше ничего и не было. Ну я когда под Великими Луками был, то был 283-м отдельном противотанковом дивизионе. Воевал там, кстати, с отцом известного сегодня в Эстонии тележурналиста, политика Владимира Вельмана. Потом мы части свои подкрепляли: в общем, прислали подкрепление нам. А потом пришлось приехать под Нарву. Уже под Нарву мы пришли в феврале месяце 1944 года. Здесь под Нарвой погиб полковник Мяэ — начальник артиллерии нашего корпуса. Но Нарву, когда шли бои, я не видел. Разбивали ее, помню, с самолетов. Вот в марте месяце ее бомбили крепко. Русские части бомбили. А так под Нарвой что-то около 25-го числа три часа была артподготовка. А как брали Нарву, я в этих событиях не участвовал. Я только так проезжал с начальником штаба артиллерии 7-й Эстонской дивизии. Перед этим я ему приглянулся и он взял меня к себе в штаб. Я был там связным. Так что уже под Нарвой я был при штабе, когда брали город. Меня взяли, я говорю, в штаб артиллерии 7-й дивизии.

- Но после того, как бои за Нарву закончились, вы все же побывали в Нарве?

- Ну в Нарву мы 27-го числа приехали, когда уже тогда город был взят. Но в Нарву не попасть было. Доехали, помню, мы тогда до Ракверской улицы. Еще сучьев полно было там, железа всякого. И как раз саперы все эти работали здесь, разминировали, дороги делали. Командир штаба нашего был Юлиус Котт. Так начальникам этим нашим в город не попасть было. После поехали мы на Усть-Нарву (поселок Нарва-Йыэсуу, расположенный в 12 километрах от Нарвы. - Примечание И.В.). Дорога эта на Усть-Нарву была вся перерытая. Так по ней ехать было тяжело. Подъехали под гору. Как сейчас называется эта улица, которая под гору идет? Поска улица? Так вот, подъехали мы ближе, где Тралфлот потом был (Межколхозная база тралового флота. - Примечание И.В.) Там Речная улица проходит. Вот до сюда мы доехали. Тоже там все эти горелые дома были, бревна такие горелые. Потом, когда еще несколько дней прошло, мы уже в Нарву съездили и посмотрели на город. Нарва вся разбитая была. Народу никого не было. Только солдаты были одни. Работали они. Дома, вот эти казармы и дома фабричные, они, эти солдаты, восстанавливали для жилья. И так это все закончилось.

- Где проходил ваш путь после Нарвы?

- Ну что было? Нас уже в августе месяце 1944-го направили отсюда под Мехикорма. Там мы перебрались на Тартуское направление. Потом, в сентябре, мы форсировали там Эмайыги и уже берег Ладоги переходили сюда. Хотели окружить этих немцев, которые под Нарвой были. А они догадались. И были большие с ними бои. Я не был там в этих боях. Это транкмановский полк (27-й стрелковый полк под командованием полковника Н.М.Транкмана. - Примечание И.В.) был под Авинурме и где-то здесь, когда на этом направлении бои шли. А мы остановились в Муствеэ, там стояли сутки, наверное. Или двое. Не помню, как-то так. И потом... Потом поехали на Тапа, а с Тапа — на Таллин. В Таллин нас не пустили сразу. Там еще бои шли, в Таллине. В какой-то день я еще бегал туда, помню. Искала меня тетка моя, она была бабушкиной сестры дочка, которая жила в Таллине. Но я ее не нашел. В Таллине мы не были долго. Нас уже потом вскоре на Виртсу отправили. Уже таллинская вся эта территория была освобождена. И потом вот на Сааремаа нас перевели. Здесь мы этот пролив форсировали, но - че-то быстро очень это сделали. Ну там так морской флот, авиация и другие войска в операции все вместе участвовали. Было форсирование. На Сааремаа там тоже это форсирование было. Но я уже в этих боях не участвовал, я был при штабе артиллерии. Было тяжело. И вот на Сырве, помню, бои были большие. Мы на другой день, когда бой кончился, ездили с начальником туда посмотреть. Машин не было проехать куда. Там был танк подбит один. Там у танка народу было до всякого: и с одной стороны, и дальше. Там ночью бой большой шел. По слухам — я сам там не участвовал, конечно. Уже в декабре с Сырве, с этого острова, нас перевели в Таллин обратно, а с Таллина уже в Курляндию. Но там я тоже не участвовал. Так при штабе артиллерии связистом и оставался все время. Но свою должность выполнял честно. А так я больше в боях не участвовал: ни в Курляндии, нигде. Я был при штабе артиллерии. Воевал только под Луками и раньше, когда был в Нарвском рабочем полку.

- Последних два года войны вы были связным при штабе. Скажите, а в чем ваша основная работа заключалась? Насколько она была рискованной или нет?

- Ну у меня было так. Если письмо какое-то надо было в полк отвезти, на лошадь садился и верхом вез. Или пешком, если недалеко. Письма, тайные письма относить нужно было.

- Как вы встретили окончание войны?

- Ой, это было ужасно. Я помню, 8-го мая 1945-го был такой дождь в Курляндии. Некуда было деться от него. Я был мокрый весь. И вот 9-го пришел в штаб я. Отправили меня в другую дивизию. На лошади я съездил туда, в другую дивизию. Она недалеко была, ну, километров, может быть, с пять от нас. Меня с донесением каким-то отправили туда. Мне говорят: «Ты распишись, что получил.» А что там было в письме, я не знал, меня это не интересовало. От меня требовалась только доставка. Распечатывай — и все. Но я уже знал 7-го мая, что война кончилась. У нас радист был, который шведский язык знал. И со Швеции он уже слышал, что немцы капитулировали. Так я и узнал о конце войны в нось с 6-го на 7-е мая. А наше радио об этом еще молчало, считало это событие такой тайной.

- Отмечали Победу?

- Что нам отмечать было? Стрельба, конечно, была. Но у нас музыки не было. А вот у немцев музыка была. Они и стреляли, и ракеты пускали, и все было. А мы так спокойно отметили. Можно сказать, я и не видел ее, эту Победу. Я шел, помню, в этот день другой дорогой в свою часть. Прихожу в штаб и вижу: все лежащие, от ночи все уставшие, потому что всю ночь была стрельба такая же, как на фронте. Но стреляли в воздух, конечно же. Я положил все под эти бревна в Латвии, на бревна пошел и там уснул. Проспал Победу. И высох. И сон был ничего, было так тепло, хорошо. День был замечательный. Потом пришли с приятелем погулять. Вдруг — машина. Смотрим: немецкая машина «Опель» идет. Остановилась. По-немецки так кое-как договорились. Они просили штаб армии отвезти их. Я говорю: «Я штаба армии не знаю. Корпус есть наш. Может, в корпус отвезти?» Тогда меня к себе эти эсэсовцы посадили, потеснились. Большие, старые такие уже они были, пожилые. Можно сказать, больше чем 50-летние. И я до корпуса доехал и там их приняли. Они были вооруженные все. Пока ехал, все трясся и думал: ну вот, расстреляют меня сейчас. Жутко было ехать. Пять или больше этих эсэсовцев там было. Я их оставил в штабе, а сам поехал в часть свою. В штаб свой приехал. Сдали машину туда. Я же был при штабе 7 дивизии. При корпусе были офицера все, а я — всего лишь старшина. На том война кончилась.

- 100 грамм на фронте давали?

- На фронте давали. Под Луками каждый день давали 100 грамм.

- Из высшего командования кого-нибудь встречали на фронте?

- Генерала Федюнинского, командующего фронтом, встречал в 1944 году. Это было под Нарвой, когда мы на той стороне были — на противоположном берегу от Усть-Нарвы.Помню, я пошел на этот наблюдательный пункт к приятелю — чтобы посмотреть через НП на поселок. Церкви уже тогда не было. Через бинокль все это видел. Он там тогда стоял, такой скрытный бинокль. Дерна были закрыты, чтобы передовой край можно было видеть, и больше - ничего. Там были эти корни накладены, чтобы все было незаметно все-таки... Я посмотрел на Усть-Нарву, как немцы взрывают. Уже взорвано все было. А это же родина моя. Я сколько раз до войны там, в Усть-Нарве, бывал. Красивая там церковь была, которую немцы взорвали. Там Покровский у нас, священник такой, служил. И вот тогда 20 июля еще была она, эта церковь, а 21-го числа ее уже не было. Посмотрел я на это дело. А 25-го началось наступление. Так вот, когда оттуда стал возвращаться, повстречался с Федюнинским. А этот-то солдат, который на этом бинокле сидел, сержант или я не помню кто по званию, сказал мне еще перед этим: «Уйди, сейчас командир будет здесь.» И он мне встретился на дороге. Командир ихний. А его, бинокль, в который я смотрел, у нас называли ножницы. Такие они, эти бинокли, были: ты стоишь, скажем, под столом, а бинокль наблюдает за тем берегом. И вот тогда я попался Федюнинскому в лапы. Ну обругал, отматерил, короче говоря, он меня. Траншея такая же узкая была. Как пройти мимо него было? Я сказал, когда он спросил, что сходил, что всё, побывал у него на НП. Он мне сказал: «Чтобы больше ноги не было!» А я ж к приятелю ходил. Дружили уже мы тогда с ним. Я несколько раз ходил к нему. Костя, помню, имя его было, а как фамилия, не помню. Он был на наблюдательном пункте. Как Федюнинский шел, он был подготовлен ко всему. Это его был НП. А у нашего генерала, командира корпуса Пярна, был в лесу на елке наблюдательный пункт. Под деревьями спрятан был бинокль. А у этого — там. Этот Костя мне сказал: «Уходи, придет Федюнинский!» Там метров, наверное, 30 надо было пройти по траншее. Ну он обругал и все. Ну того тоже обругал, который на бинокле наблюдал. А их там у бинокля поочередно три человека дежурило. Наблюдали они там за всем. Потом только в Усть-Нарве встретил через 30 лет я этого генерала Федюнинского, когда он сюда к нам в Нарву приезжал.

- Ранены вы были во время войны?

- Ранен не был, хотя в окружении под Ленинградом один как-то раз провели безоружными всю ночь. Отсиделись тишком и тоже выбрались. Но я зато тифом переболел и воспалением легких. Из-за этого у меня ноги до сих пор плохо ходят. Меня же еще в партизаны готовили: я для таких целей был ценным кадром, как говорят, потому что знал как русский, так и эстонский язык. Но заболел воспалением легких. Так что все изменилось поэтому. Ну вот и отправили на поправку меня ближе к Горькому, где жили мои родители. Колхоз снабжал меня медом, маслом. Так что неправда, что на фронте не болели. Таких, как я, было много. Но на войне было всякого. И веселья хватало. Я, например, помню прекрасный оркестр и танцы на Селигере, где мы одно время стояли.

- Кстати, а что можете сказать о вашем отношении к немцам?

- Ну я могу в назидание тем, кто думает, что немцы несли освобождение Эстонии, вот что рассказать. В одном немецком штабе, который немцы же спешно оставили, я как-то за шкафом заметил красивый кожаный футляр, в котором они карты хранят. Так оно и было. Но какую карту я там нашел! До самого Урала на ней были расписаны и разграничены владения будущих немецких помещиков. Конечно, тогда сразу все, кто был рядом, набежали посмотреть на такую историческую карту, а потом ее передали начальству и больше я ее не видел. Жалко только, что не успел разобрать, у какого немецкого помещика мне пришлось бы жить и работать.

- После войны служили в армии?

- Я сверхсрочно служил еще один год, до 1947 года. Народу не хватало. А потом демобилизовался.

- Как сложилась ваша жизнь на гражданке?

- После войны работал рыбаком. Во время войны немцы сожгли нашу деревню, мой дом. Родители мои уже умерли. В Усть-Нарве живу уже с 1948 года. Купил здесь дом, который и сейчас стоит. А работал, я говорю, рыбаком. Рыбачили уже не в одиночку. На первых порах организовал бригаду рыбаков. Помню, по просьбе директора Ленинградского Кировского завода (и по договору с ним) мы стали отправлять улов в рабочие столовые завода. Директор несколько раз выписывал нам благодарность и премировал наравне с рабочим. Потом в Нарва-Йыэсуу организовали рыбокомбинат, отделение рыббазы «Ленрыбхолодфлот», и меня взяли туда тралмастером. Там и вышел на пенсию. В 1980-м переехал в Нарву.

(Александр Петрович Роози скончался в 2011 году на 94-м году жизни. Похоронен на кладбище в Нарва-Йыэсуу)