Воспоминания предоставлены вдовой ветерана Толстиковой Ириной Яковлевной.
Итак, 1 сентября 1939 года я поступил в МАДИ и начал учиться на 1 курсе авто-конструкторского факультета. Учеба мне давалась легко. В институте было много выдающихся ученых: академик-автомобилист Чудаков, профессор математики Бесонов и другие. Жил я в прекрасном общежитии на Софийской набережной напротив Кремля, там же была хорошая столовая в подвале. Вообще всё мне нравилось, и я был доволен.
Конечно, небольшая студенческая стипендия не позволяла сытно питаться, но мы студенты каждую субботу-воскресенье подрабатывали на товарных станциях разгрузкой вагонов. Однако, счастливая студенческая жизнь длилась недолго. Вышел Указ Верховного Совета о призыве всей молодежи в армию с 18 лет (ранее было 21 год), в том числе и студентов ВУЗов I и II курсов.
В октябре 1939 года меня призвали в Красную Армию и я попал в школу младших авиационных специалистов – ШМАС, в местечко Едрово, вблизи станции Бологое. Профиль моего обучения – стрелок-радист на бомбардировщиках, В службе мне повезло. Вся эта школа была укомплектована московскими студентами. А это значит – быт, нравы, моральная атмосфера были наполнены знакомым студенческим духом.
К сожалению ввиду войны с финнами наша учеба была сокращена до трех месяцев, и мы в начале января 1940 года получили громкое вновь введенное звание – сержант ВВС (три сокола – три треугольника на петлицах и летающая птица на рукаве гимнастерки).
Я получил назначение на СБ в 24 авиационно-бомбардировочный полк, находящийся в местечке Кречивицы, вблизи Новгорода на реке Волхов. Полк готовился к боевым действиям с Финляндией.
15 января мой самолет в составе полка сделал свой первый боевой вылет. Мы бомбили Хельсинки. ПВО финнов была сильнее, но финских истребителей было мало. В воздухе наша авиация имела полное господство. Зато наши наземные части несли чудовищные потери.
Финские лыжники были прекрасно обучены, одеты были легко, но тепло (всё бельё было шерстяное), имели автоматы, которых у нас не было, и расправлялись с нашими войсками как хотели. Хотя финских дивизий было всего 5, а наших – 50 дивизий, в 10 раз больше, но потери мы несли неслыханные. За 3 месяца войны мы потеряли около 1 млн. убитых, раненых, пленных, обмороженных (была жутко холодная зима 40-50° С), а финны потеряли в 100 раз меньше. Эта война была грозным предупреждением, что Красная Армия не способна воевать, тем более с такой страной как Германия.
 |
Курсант авиашколы Толстиков Владимир |
В марте 1940 года, наконец, был подписан мирный договор с Финляндией.
За мужество и отвагу в боях с белофиннами меня наградили медалью «За боевые заслуги». Это была моя первая боевая награда.
Осенью 1940 года наш полк перебазировали ближе к границам, в город Бобруйск. Всё более усиливались слухи о близкой войне с фашистской Германией.
Из Севастополя мне часто писала мамочка, иногда Алла. Мама очень страдала страдала от болей рака желудка. 20 июня 1941 года наша незабываемая мамочка скончалась. Бедняжка Аллочка осталась совсем одна, без всяких средств к существованию.
С началом войны я потерял всякую связь с осажденным Севастополем. Мои сведения о сестре полностью прекратились.
Итак, наступило раннее утро 22 июня 1941 года.
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой.
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
ВОЙНА!
 |
Сержант ВВС в Финской войнеТолстиков В. В. Февраль 1940-го года, Карельский фронт |
Война для меня наступила в 2 часа утра 22 июня. Полк был поднят по тревоге, и в 3.30 всем полком мы были в воздухе, взяв боевой курс на Запад, к реке Буг, чтобы бомбить переправляющиеся танки фашистов. Мы прицельно сбросили бомбы на противника, но на обратном пути нас настигли немецкие истребители «Мессершмидты», а мы шли без всякого прикрытия своих истребителей, и «Мессершмидтам» удалось сбить половину самолетов нашего полка. В числе сбитых самолетов был и мой самолет. Правда, мне и штурману удалось выброситься из горящего самолета, благодаря героизму нашего командира, который спасая нас, сам несчастный сгорел в машине. Около 200 километров я со штурманом пробивался к своим. Благо, что мы были на своей территории. Придя в полк, там было всеобщее смятение и тревога. Истребителей не было, их немцы уничтожили на аэродроме. Наши тихоходы СБ (300 км) не в состоянии защитить себя от вражеских истребителей. Выход один – летать только ночью, но и ночным полетам большинство наших летчиков не были обучены.
А положение на фронтах – ужасное. Наша армия отступала по всему фронту. За 10 дней войны мы оставили Прибалтику, Белоруссию, значительную часть Украины, Молдавии и в начале июля немцы вышли на московское направление, взяв Смоленск. Такое поражение и таких потерь мы еще не знали никогда.
В июле весь оставшийся летный и технический состав полка был отправлен в Москву для получения новых пикирующих бомбардировщиков Пе-2.
Я все еще не мог прийти в себя, видя такое ужасное поражение своей армии, однако это была общая беда для всех, беда всей нашей страны, а вот личного ощущения этой трагедии войны в своем сердце, в своей душе я еще не ощущал. И вот здесь, в Москве, в один из дней пребывания я воочию почувствовал весь ужас проходящей войны.
Наш полк получил новые самолеты Пе-2 и через неделю должен был отправиться на фронт. Накануне отлета нас отправили в последний патрульный наряд по Москве. Я с группой своих товарищей был послан на Речной вокзал, где мы должны были обеспечивать порядок среди эвакуировавшихся на пароходах. Весь день я видел что творилось в Москве, метро работало с перебоем, транспорт стоял, магазины закрыты, их пытались разграбить, по городу распространялись страшные слухи, была некоторая паника – вообще настроение в столице сложное. В 3 часа ночи, в абсолютной темноте, отходил от пристани, перегруженный до предела теплоход. И тут раздался страшный вой, лай, стоны бедных, несчастных, оставленных своими хозяевами собак. Их было несколько десятков, мечущихся по пристани – и огромные псы и маленькие щенята. Мои нервы не выдержали. Я был уже днем расстроен всем, что я видел на улицах Москвы, но то, что я увидел здесь – я наконец представил весь ужас происходящей войны и я заревел, как эти бедные животные, и вместе с ними страдал и мучился в нашей страшной военной действительности.
Через два дня мы в составе группы из 10 самолетов Пе-2 вылетели на фронт, в Ленинград.
Этот громадный город был полностью блокирован, окружен. Для наших самолетов еле нашли небольшую посадочную полосу, и мы около месяца вылетали на бомбёжку вражеских позиций. К концу ноября все машины были повреждены. Оставшееся в живых, здоровому летно-техническому составу вручили автоматы и направили на окраину города, защищать его.
Город находился в ужасном состоянии. По существу, никакого продовольствия, не говоря уже о топливе, в Ленинград не поступало. Голод косил всех: и мирных жителей, и нас военных – его защитников.
Хлеб, только хлеб был основой всей жизни. Мы получали в начале декабря 1941 года бидон с мутной водой – это помои от мытья посуды и котлов в кухне и по две ложки каши, не то овсяной, не то перловой, вместе с опилками и 250 граммов хлеба – всё, на сутки.
В те дни все понимали одно: трёхмиллионный город умирает голодной смертью.
 |
Толстиков В. в своей ротной палатке на фронте |
Страдание от голода – это не только страшное ощущение, что ты хочешь есть, самое ужасное, что к этому ощущению добавляется невыносимая боль, это клетки организма не получив еды съедали клетки головного мозга и клетки других органов человека. Этим тяжелым заболеванием – дистрофией 1 степени я заболел в декабре 1941 года. Помимо этой болезни я заболел туберкулезом. Жизнь моя была обречена, но в подобном положении было большинство блокадников.
В декабре 1941 года я окончательно потерял силы настолько, что не мог добраться до окопа со своим автоматам, не было даже сил подняться утром с нар. Меня отправили в так называемый госпиталь. Это был спортивный зал, не отапливаемый, а на улице 40° С. Больные валялись на цементном полу и тут же многие умирали. Никто на них не обращал внимания. Вокруг тебя ругань, стоны, скопление грязи. Тяжелораненые страшно хотели пить, но воды нет ни капли. Санитары и санитарки, истощенные голодом, едва передвигались, а за водой надо идти к проруби на Неве за 8 километров, сил для этого никаких не было. Я временно впадал в забытьё, а приходя в себя только и мечтал скорее умиреть. Тут приходила в память древняя мысль «лучше умереть от железа, чем от голода». И вдруг свершилось чудо, как ни парадоксально, меня спас Сталин. Последовал его приказ «весь летный состав, находящийся в Ленинграде, в 24 часа эвакуировать в Казань» – в стране не хватало летного состава.
Через двое суток, 15 января, я был в Казани, в военном госпитале. После кошмарного Ленинграда я оказался в раю. Теплая кровать, фантастически вкусное питание – все после этой жуткой голодовки, даже кожура картошки – это было лакомство. В госпитале я пролежал полтора месяца, в основном поправил здоровье, кроме туберкулеза, прошел лётную медицинскую комиссию, которая меня забраковала к лётной службе, и был направлен в Казанское танковое училище.
Итак, с 1 марта 1942 года – я курсант Казанского танкового училища.
Наше Казанское танковое училище было в прошлом лучшим пехотным училищем Российской Армии. В советское время это тоже было хорошее пехотное училище, которое, с началом войны, преобразовали в танковое училище. Училище располагалось в Казанском Кремле. Вся курсантская жизнь сосредотачивалась в основном в моем, третьем взводе, командиром которого был лейтенант Олег Шишкин, впоследствии ставший моим хорошим другом.
Состав курсантов нашего взвода был самый разнообразный, и по годам – от 17 лет до 55, и по национальности, и по профессии, и по образованию. Но самый курьезный случай – что в нашем взводе – был дикий разнобой в воинских званиях, от рядового солдата до комбрига (что соответствовало званию генерал-майор), вот с такими разношерстными курсантами столкнулся наш будущий воспитатель Олег Шишкин. Сам Олег только недавно окончил это училище и за свои способности не был отправлен на фронт, а его назначили воспитывать и обучать будущих танкистов.
 |
Толстиков В. В.. Август 1941-го года |
Олег был высокий, интересный, стройный молодой лейтенант. Он видно был из интеллигентной семьи, никогда никого не оскорблял, не ругал, называл всех на «вы», на провинившегося не кричал, а тонким юмором заставлял краснеть, и быстро ставил на место нарушителя. Не в пример нашему весьма одаренному командиру взвода лейтенанту Шишкину, остальные офицеры роты и даже преподаватели резко отличались от него и образованностью, и воспитанием, и интеллигентностью.
Я с первых дней пребывания в училище вел дневник и записывал наиболее интересные высказывания наших офицеров-воспитателей.
Так, командиром нашей 16 роты был старый 55-тилетний, низкорослый, рябой старший лейтенант Бондаренко. Он был без ноги, которую по его словам оторвали косоглазые, то есть китайцы в 1929 году в боях на КВЖД. Он всегда хвастался перед нами, что у него в 2 раза выше образование, чем у наркома Ворошилова, который имел, как известно, 2 класса приходской сельской школы, а Бондаренко имел аж 4 класса, но помимо низкого образовательного ценза он был чрезвычайно глуп и груб. Его обращение к нам, курсантам военного училища было одно: «негодяи», «подонки», «недоноски», «негодяи с песнями», «негодяи, марш в столовую» и прочее. О примерном умственном развитии нашего ротного можно судить по его указаниям, приказам на утреннем разводе на занятия: «Доложите о наличии людей! Что не все, того накажу кого попало!» «Молчать! Или я сейчас буду зверствовать», «По команде поворачивай правую голову», «Живёте как свиньи в берлоге – по казарме бегают крысы и другие насекомые», «Не надо мыть полы ежедневно, но хоть каждый день надо», «Кто ответит за забор? Забор два дня как упал так до сих пор и стоит», «Идёте в караул – услышав лай караульной собаки, часовой дублирует его голосом», «Завтра кросс. Форма спортивная – трусы и тапочки. У кого нет – сапоги и майка».
Как видно из изречений ротного, большим умом он не обладал. Как правильно заметил один курсант, что у него в голове одна извилина, и та прямая.
Не дальше ушел по умственному кругозору и замполит батальона капитан Кива, бывший начфин стройбата, но за растрату и пьянство разжалован из майоров в капитаны и переведен на воспитательную работу с будущими офицерами-танкистами. Такое может быть только в нашей армии, пьяница и вор – и его посылают воспитывать офицеров.
 |
Толстиков В. В. Апрель 1942-го года |
Его воспитательные функции, в основном осуществлялись на политзанятиях по трем направлениям: борьба с пьянством, борьба с воровством и борьба со вшами.
Особенно он любил рассуждать о пьянстве. Как старый алкаш, он имел солидные познания по этому вопросу. «Что губит командира?» – вещал замполит – «Пьянство, воровство, женщины. Не пей, не гуляй, не воруй. Если еще и работать будешь, слава сама тебя найдет. А что вы делаете, мерзавцы? Напиваетесь и ползаете вокруг себя на четвереньках. Хоть вспомните о своем будущем. Здесь вам не тут, здесь вам быстро отвыкнут водку пьянствовать и безобразие нарушать. Ну, кто говорит, что нельзя пить? Пей, но знай меру. Ну выпил стакан, ну два, ну бутылку, но зачем же напиваться?»
Что касается преподавателей, то технические предметы вели очень образованные офицеры, выпускники Бауманского и других престижных ВУЗов Москвы, тактику же преподавали, как правите, старые ограниченные солдафоны.
У нас вел тактику 60-тилетний подполковник Солдатов, участник Первой Мировой войны.
Вот его вводные на первом занятии. ««Представьте себе чистое поле. Ни одного строения, ни пустырника, ничего и, вдруг, из-за угла выезжает вражеский танк. Ну что делать? Естественно – паника!», «Занимайтесь тактикой по настоящему и становитесь людьми!» «Дозорная машина высылается вперед расстояние зрительной памяти. Танки наступают небольшими группами по 2-3 человека», «Копать окоп от меня и до обеда», «Здесь не Англия копать окоп надо глубоко», «Все в окоп, остальные за иной!», «Вы еще много мало знаете!», «Что вы все время матом ругаетесь, как маленькие дети», «Я сказал xром – значит хором и никаких сусликов».
Первое наше знакомство с нашим командиром взвода лейтенантом Шишкиным произошло на разводе на занятия.
Олег нам представился и сказал, что ему нравится наш разнобой в возрасте, в образовании и особенно в званиях. «Я впервые встретил, что среди моих курсантов есть даже комбриг, генерал. Поэтому первый мой вопрос к генералу Махлину. Как и за какие заслуги вы, не прослужив в армии ни одного дня, не пробыв на фронте вообще ми одной минуты – и тем не менее вы стали генералом». «В армии – ответил Махлин, – я действительно не был никогда, а присвоили мне звание «комбриг» в Ашхабаде, военком города за то сшил ему хромовые сапоги». «Да, – сказал Шишкин, – дела в Ашхабаде меня заинтересовали, и как найду конверт, напишу письмо Сталину. А вы знаете Махлин, что при Петре I за взятки четвертовали, но вам повезло, советская власть гуманна и я публично вас разжалую. Прейсман, (он у Олега был вроде адъютанта) возьмите табуретку и снимите с Махлина ромб (Махлин был высокий и Прейсман не доставал ему до шеи), и второй вопрос к Махлину, ваш пенсионный возраст – 55 лет – не позволяет вам быть курсантом нашего училища где предел 25 лет. Поэтому до выяснения вашей судьбы будете у меня в канцелярии шить мне сапоги. У вас заготовка есть?»
«Так точно!», – воскликнул радостный Махлин.
«Прейсман, выверните лампочку в клозете и вверните в моей канцелярии». Канцелярией называли фанерный закуток площадью в 1 квадратный метр.
 |
Курсант Г. Прейсман. 2 января 1942-го года |
Случай с Махлиным доставит большое удовольствие всем курсантам нашего взвода, ибо находясь в карантине, Махлин, используя свое звание, приставал к нам, потребовал отдельную новую кровать и две тумбочки. Мы все его боялись, он требовал, чтобы мы все приветствовали его. Мы никак не могли понять, почему он, комбриг, попал в наш взвод, и поэтому придумывали свои версии. Первая – что он проверяющий из Москвы, генерал, да еще еврей. И вторая версия, что он здесь проездом, и чтобы не тратить деньги на гостиницу и питание живет за счет училища. И теперь, какое мы испытали удовольствие, когда его позорно разжаловали. Это случай так нас всех развеселил, что мы одному курсанту на ночь в кальсоны запустили мышь.
У меня в училище сложились хорошие отношения не только не только со своими товарищами-курсантами нашего третьего взвода, но и особенно теплые отношения с Жоржем Прейсманом. Он был очень молод, 17 лет. Естественно ни военной, ни тяжелой гражданской жизни он совсем не представлял. И он тянулся ко мне, как уже бывалому воину, отслужившему почти три года службы в Вооруженных Силах. Мне он тоже нравился своей добротой, наивностью, честностью. Короче мы друг другу подходили и в братской дружбе до конца его пребывания в училище.
Учеба в училище шла нормально. Наш взвод оказался на редкость очень приспособленным к любым жизненным трудностям. Так зимой, в стужу не хотелось идти на занятия по тактике в поле. Единственный законный способ уклониться от занятий – это вошь. На утреннем осмотре на вшивость находят у тебя вошь – это означает дезинфекцию в теплой бане на целый день. Но вся беда в том, что у меня и у моего друга Жорки вшей не находили, приходилось их покупать по 15 рублей за штуку. Главным поставщиком вшей был Васька Громов. У него мы всегда их покупали.
Благодаря стараниям и способностям нашего Олега Шишкина наш третий взвод был впереди всей роты. Наш взвод даже начальник училища полковник Живлюк, приводил в пример всему училищу, говоря, что это единственный взвод, который не расстается с противогазом никогда. Это верно, но есть один нюанс – мы не расставались лишь с сумкой противогаза, а сам противогаз прятали под подушкой. Сумка нам была нужна на все случаи жизни. Идем в баню через базар, по дороге с прилавка хватаем, кто что может: капусту, помидоры, огурцы, семечки и прочее. Пришли в баню, ждем очереди, стоит в стороне бочка, определили – с морсом, тут же кто-то вытянул из сумки дрель, фляги и весь взвод до пуза напился морсом. Ведет Шишкин взвод в поле на занятия по топографии. Первый час, как он говорил, разминка, то есть возможность воровать в поле картошку, капусту, морковь и все это в сумку. Без сумки мы не шагали ни шагу.
 |
На Курской дуге, лето 1943-го года |
Особенно наш взвод отличался на занятиях по ПХЗ. Когда нужно было спать в противогазах. Это тяжело, курсанты других взводов отворачивали трубку и тут же ротный это замечал и давал г/б. Наш же взвод он всегда приводил в пример, отмечая, что «взвод спит в противогазах всю ночь – вот что значит выучка». Он только не замечал, что противогаз мы надевали на ноги и клали их на подушку, а головой лежали там, где ноги.
Самым знаменательным событием нашей курсантской жизни была поездка на пароходе, всей ротой, в город Горький на танковый завод, на стажировку.
Летом 1942 года наше путешествие на маленьком пароходе началось сразу со скандалом. Капитан парохода, выйдя только на середину реки Волга, обнаружил, что у команды украли весь хлеб. Капитан остановил пароход и заявил, что пока хлеб не отдадут, пароход не сдвинется с места. Разъяренный ротный с дикими воплями начал строить роту на правом борту, а это 100 человек и чуть не перевернул маленький пароход, «Безмозглые ослы, негодяи, давайте на левый борт», – пароход стал крениться налево, капитан орет: «Козел, раздели роту пополам». В конце концов хлеб нашли и пароход прибыл в город Горький.
В целом, благодаря умелому и хорошему нашему командиру Олегу Шишкину – наша жизнь в училище протекала хорошо, весело, без особых происшествий. В конце учебы в училище олег на всех курсантов своего взвода писал аттестацию Это была мой первая аттестация на офицерской должности, которая осталась в моем личном деле и до сих пор. «Морально устойчив, в меру смел, ласков к животным. В быту и к женщинам неразборчив. Характер, в основном, нордический, твердый. Овал лица нордический, в меру интеллигентен. Вывод: в военное время может быть использован командиром танка, взвода, роты, а практически на любой танковой должности.
В мирное время, учитывая суровость нравов и падение общей нравственности населения желательно использовать на малоответственных должностях, вследствие доброй и восприимчивой души – а в сельской местности на молочной ферме, а в городе наблюдать за экологической средой природы города».
Потом, мне Олег уже после войны рассказывал, что с моей аттестацией никак не могли разобраться, что такое нордический характер? Ведь фильма «Семнадцать мгновений весны» еще не было. Олег говорил, что он так же точно не знал этого. О нордическом характере он слышал в Казани, на барахолке, где один татарин говорит, что «немцы бьют наших, так как у них нордический характер». Что касается использования меня в мирное время на гражданке, то он писал это для смеха, зная, что я с военной косточкой и никогда не буду штатским, и второе – кто знает, как сложится жизнь после войны.
 |
С товарищем |
После окончания Казанского танкового училища, летом 1943 года мы с Жоржем были направлены на Центральный фронт, во Вторую Гвардейскую Танковую Армию, в элитную, очень известную своими боевыми подвигами 11 отдельную Гвардейскую танковую бригаду, которой командовал, всем известный своим мужеством Герой Советского Союза полковник Бубнов.
2 ТА и 11 гвардейская танковая бригада находились в районе Курска и готовились к величайшей в этой войне танковой битве с фашистской танковой армадой, получившей впоследствии всемирно известной название Курская битва.
К сожалению, мы с Жоржем были вместе только около месяца. Отец отозвал Жоржа в Свердловск, для подготовки к поступлению в Бронетанковую академию. Итак, я остался до конца войны один, без верного настоящего друга Жоржа Прейсмана.
Но вернемся к моей боевой службе на фронте, в 11 Гвардейской танковой бригаде. Надо сказать откровенно, что я впервые в этой войне стал настоящим командиром. До этого я находится всегда в роли подчиненного, будучи стрелком-радистом на бомбардировщике. Теперь я командир танка, в моём подчинении всего 3 человека, но в условиях войны быть командиром танка дело не простое, сложнее, даже опаснее, чем командир самолета, ибо в танке просвечивается вся твоя натура, твоя воля, твоё поведение, и если не дай Бог, ты поведешь себя неправильно, будешь несправедлив, а попросту хамить, грубить подчиненным или напротив заискивать перед ними – в обоих случаях тебе хана. При первом случае тебя просто убьют, сказав – погиб от шальной пули, снаряда во боя. В самолете этого сделать невозможно, а у танкистов таких случаев было немало. И вот, к своему сожалению, я попал в неблагополучный экипаж. Это были три коренастых, нахальных, далеко за 50 лет уголовника, все руки и грудь в наколках. Об их прошлом мне рассказал наш командир роты капитан Мельник.
 |
Курская дуга, 11-я танковая бригада готовится нанести удар врагу. Лето 1943-го года |
Экипаж танка встретил меня 22-летнего командира с внешним видом далеко не мужественного покроя, с исхудалым тощим лицом, довольно неприветливо. «Ну что, пацан, собираешься нами командовать?» – с усмешкой заговорил механик-водитель. Поведение экипажа меня расстроило, но я решил всё же проявить характер: «Во-первых, прошу вас впредь со своим командиром танка так хамски не разговаривать. Я не пацан, а ваш командир. От меня и только от меня зависит успех боя и ваша жизнь». «Ну всё это мы завтра увидим», – заметил наводчик. Итак, наше знакомство началось с подготовки к завтрашнему бою. 5 июля фашисты должны перейти в наступление.
Наступает горячая пора. Я приказал – во-первых на танке красными большими буквами написать «Беспощадный», далее все укрытия, где был замаскирован наш танк – хата с края деревни – уничтожить, ибо они мешали вести прицельный огонь. Эти мой указания оказались разумными и мы на следующий день успешно вели огневой бой с фашистскими «Фердинандами» и «Тиграми». По началу боя, при первых выстрелах противника, мой экипаж сразу же бросался на днище танка, спасаясь от снарядов врага. Но мой прицельный огонь поражал немецких танкистов, и мы без потерь успешно вели огневой бой. И прошло несколько дней, и ни я, и ни один из членов экипажа не только не были убиты, но даже и не ранены. А на фронте танкисты обычно живут не более 3-5 дней. Экипаж изменил ко мне отношение на 180° к лучшему, и мы стати настоящими боевыми друзьями.
Командование тоже обратило на меня внимание, на моё мужество и умение вести бой и через неделю меня назначают командиром взвода (три танка). Мои члены экипажа ревели воем, не хотели меня отпускать, ходили даже к командиру бригады, чтобы меня оставили – так не хотели со мной расставаться, и надо сказать у них было какое-то предчувствие. На следующий день, уже без меня все трое были убиты прямым попаданием бомбы в их танк.
 |
Толстиков В. В. - командир танковой роты (10 танков). Весна 1944-го года |
Бои на Курской Дуге были очень ожесточенные, наша 11 танковая бригада вела бои на Орловском направлении в районе станции Поныри. Моему взводу, как всем нашим танкистам приходилось отбивать атаки немецких танков последней их конструкции Т-VI «Тигр» и Т-V «Пантера». Это было для нас далеко не просто, ибо наш лучший советский танк Т-34 по своим боевым качествам уступал фашистским тайнам. Так их калибр пушки 88 мм, а наш 76 мм, начальная скорость снаряда у них в 2 раза выше нашей, следовательно выше пробиваемая способность, их прямой выстрел 2 км., а наш – 800 м., то есть они могут за 1 км раньше нас вести огонь на поражение. За все эти недостатки наших танков мы расплачивались большой кровью. Только в моем взводе я за первую неделю боев потерял два танка из трех.
Бои под Понырями в июле 1943 года навсегда врезались в мою память. Я даже сочинил небольшой стих по этому поводу:
Я снова в памяти найду
Полоску розовой зари
И эту станцию в саду
С названьем странным Поныри.
Особенно тяжелые бои развернулись 12 июля в районе Прохоровки, куда наша 11 танковая бригада была брошена на помощь 5 танковой армии.
Там развернулось гигантское встречное сражение, где с обеих сторон участвовали свыше 1200 танков. Это был настоящий кошмарный ад. Мы сближались с фашистскими танками до такой близости что уже вести огонь из пушек было невозможно, выскакивали из машины и сражались с врагом в рукопашной схватке, сражались чем попало – кувалдой, ножом, пистолетом. Бог меня пожалел и в этой тяжелой схватке. Поле боя после сражения напоминало Бородинское поле, везде лежали убитые, раненные, стояли разбитые танки. Местные жители оказывали нам всяческую помощь, называя нас танковыми рыцарями в соловьиных краях.
К концу июля фашистские войска в конец выдохлись, и мы перешли в решительное контрнаступление.
Осенью 1943 года наша 2 Танковая Армия начала осуществлять крупные наступательные операции на Украине. 6 ноября был освобожден Киев, а затем другие города Украины.
А в начале марта 1944 года была осуществлена труднейшая операция Уманско-Боташанская. В тяжелых условиях распутицы наши танкисты блестяще осуществили развитие наступления, в результате которого была полностью освобождена Украина, и мы в апреле-мае 1944 года вступили в пределы Румынии, овладев городом Ботошань и вышли к городу Яссы.
 |
Толстиков В. со своими боевыми товарищами |
Затем наша 2 Танковая Армия была переброшена в Западную Украину, а в июле 1944 года мы начали Ковельскую операцию, ворвались в пределы Польши, освободили город Люблин. Там я был в страшном концлагере Майданек, где в газовых камерах было уничтожено несколько миллионов несчастных людей.
1 августа наша 11 танковая бригада вышла к реке Висла, которую приказано было форсировать с ходу. Однако ни мостов, ни паромов не было, они все отстали от нас на сотню километров. И вот в районе местечка Магнушев мы, танкисты нашей славной гвардейской танковой бригады, впервые в Великой Отечественной войне и вообще в нашей военной истории, форсировали реку Вислу шириной 700 метров и глубиной 5-6 метров по дну.
В этой рискованной операции пришлось участвовать и мне, командиру танкового взвода. К счастью для меня все окончилось благополучно, но в других подразделениях были солидные потери. Танки под водой теряли ориентировку и шли не к противоположному берегу, а вдоль реки Висла. Это приводило к гибели экипажа, так как воздуха лая людей в танке хватало лишь на 30 минут (были у нас изолирующие противогазы ИП-46). Однако в целом операция по захвату Магнушевского плацдарма прошла успешно – мы захватили важнейший стратегический рубеж, с которого началась затем знаменитая Висло-Одерская операция.
Наступила заключительная фаза Великой Отечественной войны, когда наша наступающая армия вступила на территорию фашистской Германии. Мы все, от ротного до генерала были ошеломлены сказочным богатством Германии по сравнению с нашей российской нищетой. Миллионы советских людей вдруг увидели, что тот уровень жизни, о котором они мечтали как о коммунистическом изобилии, уже был обычным уровнем жизни простого жителя Германии. Как мыльный пузырь лопнул образ нашей страны, создаваемый советской идеологией и пропагандой. Достойной насмешки стала марксистская сказка об обществе изобилия в будущем.
Таким образом, за полтора года войны, с лета 1943 по декабрь 1944 года нахождения в офицерском звании я продвинулся по службе от командира танка до командира танковой роты – 10 танков. Теперь под моим командованием находилось 10 офицеров. Все эти офицеры имели весьма подозрительные биографии. Как говорил замполит нашего батальона, каждого из этих офицеров в мирное время можно было отправить в тюрьму, и каждый знал бы за что. Но мы все были сыновья одной страны, которая вознесла многих из грязи.
Что касается моего поведения в бою, то оно определялось моим представлением о своей жизни. Я был равнодушен к жизни. Война идет уже 3 года, и неизвестно когда кончится, вряд ли воюя в течение её, я останусь живой, но если меня Бог пожалеет и я останусь жив, так что же меня ждет дальше. Ни родных, ни дома, ни образования, ни специальности. Учитывая силу моей натуры, что я способен к истории и науке вообще, но совершенно бесполезный в элементарных жизненных делах, то есть не способен что-либо серьезное делать, следовательно на гражданке с нашей Победой: я не способен пойти заработать, оставаясь в армии – тоже перипетия: максимум могу дойти до командира батальона, далее уже требуется академия, а попасть туда где из 17 миллионов военнослужащих – конкурс 20-30 человек, следовательно пройдут только блатняки.
 |
Гвардии полковник Толстиков В. В. |
Вот такие пессимистические взгляды на жизнь вынуждали меня быть равнодушным к жизни, я не боялся умереть.
В минуты душевного стресса я был беспощаден к себе и лез в этот огненный ад. Мои подчиненные считали меня сумасшедшим фанатиком. Их всегда настораживало во мне, что кроме моего бесстрашия, я еще не пил ни грамма спиртного всю войну и не курил. Но эти все обстоятельства обеспечивали мне беспрекословное подчинение на фронте, это было радостно. Многие командиры применяли рукоприкладство и даже оружие. В моей деятельности это исключалось.
Меня удивляла всегда наша советская пропаганда, что мы на войне должны отдавать жизнь за Сталина, за нашу партию. Это была такая наглая античеловеческая пропаганда. Другими словами человек, особенно молодой, получает наслаждение от своей смерти во имя тирана страны, и его коммунистической партии. Только психически ненормальные люди способны мечтать о своей смерти во имя таких идей.
Во время Великой Отечественной войны я учил подчиненных не думать о своей смерти, а только о жизни, но это в корне противоречило политике КПСС.
И теперь о страхе и смелости в бою. Любого ранга командир никогда не должен показать, что ему страшно. Смелый человек не тот. кто не имеет чувства страха, а тот, кто этот страх преодолевает. За приобретение этого чувства, не показать свой страх подчиненным, я полностью истопит свою нервную систему. Это может подтвердить моя супруга – Ирочка Толстикова.
17 января 1945 года танкисты нашей 11 танковой бригады успешно участвовали в полном освобождении столицы Польши, города Варшавы. В этом бою, в мой танк попал снаряд из фашистского танка «Тигр» – броню не пробили, но удар по корпусу был огромной силы и весь мой экипаж был серьёзно контужен. Нас на носилках в безнадежном состоянии отправили в армейский госпиталь.
В госпитале в Варшаве я пролежат до апреля 1945 года, и вдруг приходит шифровка откомандировать меня в расположение командира Уральского военного округа. Это мой верный друг Жорж выпросил у отца эту шифровку. Спасибо ему огромное. Он ведь фактически спас меня накануне нашей Победы от смерти. Дело в том, чтобы овладеть Берлином к 1 мая 1945 года, туда были брошены огромные танковые силы, в том числе наша 2 Танковая Армия с моей 11 танковой бригадой. Так под Берлином, вся наша 11 танковая бригада в полном составе, во главе со своим легендарным командиром полковником Бубновым – погибла.
Итак, Великая Отечественная война закончилась.
ПОБЕДА!
Я честно отдал Родине всё – защищал страну. Я был награждён двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, двумя боевыми медалями «За боевые Заслуги».
