Я родился 20 декабря 1920 г. в деревне Галатьевка Беловодского района Луганской области. Отец мой был сапожником, мать вела хозяйство по дому. Отец был хорошим сапожником, у нас имелся дом, неплохое хозяйство. В конце 20-х гг. отца как кулака посадили в тюрьму, но потом выпустили, он поехал на шахту на Донбасс работать. В 1933 г. начался голод. Мать умерла от голода, я с сестрой Машей, на 3 года меня младше, остались одни. Отец узнал о смерти матери, поехал с Донбасса в деревню, и по дороге умер от тифа. Я начал бродить по району, брал с собой чайник, где видел какое-нибудь зернохранилище, брал зерно немного, и варил себе кашу, тем и жил. Сестренку мою определили в детдом, организованный при колхозе для окрестных сирот. Она разыскала меня и забрала в детдом в том же 1933 г. Остался я сиротой в 12 лет, кормили так: приходила женщина, варила кушать, и уходила. Мы были представлены сами себе, никто нами не занимался. Но в школу ходили, девочки не очень, а мальчишки по 5 классов окончили и побросали учебу. Кто куда попал, но я доучился 7 классов, окончил с отличием и похвальной грамотой. Я ведь не курил, матом не ругался, хотя когда из школы шел, подбирал окурки для тех ребят в детдоме, кто курил. Я сразу понимал. Что в моем случае обязательно образование нужно. Хотел поступать на повара в местный техникум, но не пошел туда, решил в Одесский техникум виноградарства идти. Послал в Одессу свои документы, но мне ничего не ответили, вызова тоже не пришло. И документы не вернули, я отправился к директору школы, взял копии документов и поступил в Старобельское педучилище. Отношение к военным у нас, студентов, было хорошее, хотя в училище военное дело не преподавали. Тогда, перед войной, особенно звучали танкисты и летчики. Окончил с отличием, направили учителем в родную галатьевскую школу. Никого у меня нет, дома тоже нет, спал прямо в школе на газетах. Платили немного, но я жил экономно, мне хватало на все, сестренке помогал. 26 октября 1940 г. меня призвали в армию. Направили в приграничный район в западную Украину в пехотную часть, я там за лошадьми следил в обозе, обучения никакого не было, что говорили, то и выполнял. Прослужил я там до января 1941 г. Уже чувствовалось, что может быть война, начали проверять документы тех, кто служит в части, особенно по линии образования. И отобрали 10 человек, мы проходили комиссию, после проверки по здоровью и предварительной беседы, в том числе по политической грамотности, отсев прошли двое.
Направили на поезде в Оренбургское летное училище. Долго ехали, суток 20, в дорогу выдали сухпаек. Я его экономно использовал, поэтому мне еды хватило. В феврале 1941 г. прибыли в Оренбург, нас, собранных из частей, поселили вначале в здание самого училища, потом уже мы в общежитие перебрались. Распределили прибывших, меня направили на курсы штурманов. Кормили хорошо, и мясом, и кашами, и борщами, только после начал войны сразу убрали все из пайка, кильку одну ввели. Нас с летчиками сразу разделили на разные группы. Ведт обучение разное должно быть. Мы проходили общие курсы, затем, уже после начала войны пошли специальные штурманские предметы. Учители попались хорошие, умели учить и преподавать. В беседах, разговорах узнавали, что кое-кто из преподавателей воевал, уже с наградами был. Кто-то из учителей держал дистанцию, а кто-то с удовольствием беседовал с курсантами. Сначала преподавали теорию, ведь мы должны были научиться прежде всего правильно маршрут прокладывать.
22 июня 1941 г. мы узнали, что началась война. Сразу все разговоры пошли о том, как мы, курсанты, начнем участвовать в боях. Но беседы велись разные, кто-то думал, что быстро разобьем врага, а кто-то и помалкивал. Но у всех настрой был один - надо защищать Родину. После начала войны наш курс сократили на целый год, график учебы уплотнили, все общие предметы убрали, стали готовить непосредственно к участию в войне. Летать начали на У-2, нас специально для ночных бомбардировщиков готовили. Слышали об отступлении наших войск, о тяжелых боях, но сквозь все беседы проходило одно: мы победим врага. И все. А ведь потери были большие.
Выпустили нас в апреле 1943 г., вместо положенных 3 лет мы обучались 2 года, нарком Тимошенко издал указ об ускоренном обучении, вместо лейтенантов нас выпустили сержантами. Меня распределили на Брянский фронт в 242-ю авиадивизию 997-й НБАП в первую эскадрилью, штурманом на У-2. Сразу распределили по экипажам, мне в летчики достался также только прибывший Антон Шумилин, отличный человек, всю войну с ним пролетали. Дали уже бывавший в боях самолет, техник был прикрепленный, но мы как летный состав этим мало интересовались, главное, чтобы самолет к вылету готов был. Какое-то время нас держали в резерве, первый боевой вылет нашего экипажа произошел 9 июля 1943 г. После этого нас сразу часто на боевые вылеты отправляли, было до 8 вылетов за ночь. Ведь все зависело от обстановки на фронте, когда целую ночь постоянно на вылеты отправляешься, а когда полночи отлетал, и все, затишье.
Задачи, которые нам ставили, в основном с первого вылета до конца войны оставались одни и те же: бомбежка немецкой передовой, блиндажей, мест скопления войск, артиллерии. Моя задача заключалась в том, чтобы вывести самолет на цель и сбросить бомбы. Там, где я сидел, чтобы бомбу сбросить, нужно крючок специальный дернуть. И ты определяешь, сколько бомб, когда, где, с какой высоты бросить, это дело штурмана. Ориентировался по погоде, и от маршрута, что будет справа, слева. У нас экипаж был слаженный, Антон всегда четко выполнял мои указания, как и куда следовать, ведь ветер же меняется, смотря на какой высоте летим. Но и у меня руль был сделан, ведь мало ли, что могло в боевом вылете случиться. Антон играл на гармошке, и когда мы летели с боевого задания, я брал управление на себя, а Шумилин играл. Ночью летим, и музыка летит с нами.
Надо отметить, что перед вылетом давали хорошие данные, они в ориентировке очень помогали. Летали мы в одиночку, хотя в эскадрильи несколько раз ставили задачу звеньям по три самолета. После того, как боевые вылеты заканчивались за ночь, пили 100 грамм по очереди, один день Антон, на другой я. Чтоб чувствовалось. Но мы к водке спокойно относились, не рвались за ней, это в авиации абсолютно неприемлемо. Командиры за этим делом четко следили, могли и в штрафную роту отправить.
После Курска с ноября 1943 г. по март 1944 г. в составе 2-го Прибалтийского фронта освобождали Белоруссию, наш полк помогал во взятии Минска.
В 1943 г. в брянских лесах произошел такой случай. Нам подвесили слишком много бомб к самолету. Мы поднялись, пролетели немного, и упали вместе с бомбами. Но нас спасло то, что деревья задержали падение, самолет упал в овраг и боком об землю ударился, поэтому бомбы не сдетонировали. Антон ударился головой о приборную лоску, потерял сознание. А я сижу, одну ногу поднял, нормально, вторую проверил так же, тоже нормально. А связи нет, помощь не вызовешь, Антон в себя пришел, 12 часов сидели в самолете, причем недалеко от аэродрома упали. Приехали, наконец, на машине техники, мы спрашиваем, чего так долго не ехали. И нам отвечают: "А мы ждали, когда самолет взорвется, чтобы самим под осколки не попасть!"
В этот период однажды мне дали другого летчика, с ним полетел в разведку, я как штурман ему говорю, какой должен быть курс руля, а новый летчик как начал самолет кидать в разные стороны, нас чуть не подбили, как приземлились, вместо крыльев одни тряпки висели. После посадки я пришел к командиру эскадрильи и сказал, что больше другого летчика мне не надо, только Антошу. Также хотели меня поставить штурманом эскадрильи, а я говорю: "Пойду, если дадите в летчики Шумилина". Но мне отказали, я так и остался с Антошей.
После Белоруссии нас направили в Польшу, затем в Германию, с марта 1944 г. до конца войны находились в составе 1-го Белорусского фронта. В Берлине встретили конец войны. После окончания боев нам, штурманам, присвоили звания мл. лейтенантов. Наш полк слили с другим, что показывало, ночные бомбардировщики У-2 собирались и дальше использовать. Потом меня вызвали к генералу, хотели отправить в академию учиться. А тогда как раз вышел указ Сталина о том, чтобы учителей демобилизовать, т.к. не хватало педагогов. И я ответил: "Вы знаете, не останусь, в армии тебе дан приказ, иди, выполняй, а нужен ли он, неизвестно. Я учитель, и хочу на гражданку". Мне очень не нравились глупые приказы.
Мл. лейтенант Нестеренко Н.И. с товарищем-штурманом Василием Самаевым, Германия, 1945 г. |
- Как Вы встретили День Победы?
- Для нас день Победы наступил 2 мая, у рейхстага. Радовались, в воздух стреляли, фуражки вверх бросали. И я видел, как с немецкого аэродрома взлетел маленький самолетик, и улетел. Кто-то из важных шишек сбежал. Но что интересно, наши не сбили, хотя город был уже занят.
- Какие на Ваш самолет подвешивали бомбы?
- До 300 кг могли, но такие редко подвешивали, в основном несколько по 100-150 кг. Все зависело от цели, там без нас решали, сколько и каких бомб повесить, мы садились и вылетали.
- Какие средства борьбы с ночными бомбардировщиками использовали немцы? Что Вы считали самым опасным?
- Самые страшные были немецкие прожектора, ведь самолеты У-2 имел небольшую скорость. Поэтому если в прожектор попал, то, считай, что тебя уже нет. Мы же видим прожектора раньше, чем немец на нас навел, и это дело штурмана, куда лететь, чтобы цели достичь, и в прожектор не попасть. Дело летчика вести самолет, и за мотором следить. Нас ни разу не сбили, но под зенитный обстрел попадали. Немцы по нам из легких зениток били, ведь У-2 был самый маленький самолет на войне, его ведь можно из пистолета повредить. Тогда в первую очередь думаешь, как от этой стрельбы скрыться. А когда уже тебя немецкие зенитки потеряли, там уже смотрит штурман, каким путем лучше добраться до той цели. В зависимости от горючего и скорости летели снова к цели. Или назад возвращались. При низком подлете к цели главное так зайти, чтобы под немецкие автоматы и пулеметы не попасть. Тут уж надо обхитрить немцев, но нам как-то удавалось.
- Что считалось боевым вылетом?
- Нас, бывало, направляли на разные задания по поддержанию связи, перевозки почты - это боевыми вылетами не считалось. Только бомбежка на территории врага.
- Как определялось выполнение задачи? Как рассчитывалось время боевого вылета?
- Тут ведь какое дело: чтобы четко оценить, надо видеть. А это видит только тот, кто бросает и летает. Командование же оценивает, по задачам и целям. Поэтому важно только то, когда улетел, и что прилетел назад. И считали так же: с момента вылета до посадки. Что скрывать, были у нас такие, кому нужен был только налет, не столько характер задания. Ему побоку, куда полетел, что бросил.
- Как происходила ночная бомбардировка войск и укреплений противника в городе?
- Нам всегда перед вылетом четко показывали на карте, какое именно место города надо бомбить. Города же большие, залететь можно с любой стороны, ориентироваться непросто, поэтому нам всегда ставили точку на карте.
- Какое у вас было личное оружие?
- Пистолет, но мы особо ему значения не придавали. Даже стрелять не учились, так, знали, как на крючок нажать, этого было достаточно.
- Как вы оцениваете уровень подготовки летного состава в эскадрильи?
- У нас был очень высокий уровень. Дело в том, что полк сразу готовился для ночных бомбардировок, и летный состав подбирали соответствующий. Ночные бомбардировщики же до войны не рассчитывали массово использовать, но такая авиация оказалась нужной и удобной. Поэтому за войну в полку потери были небольшие.
- Как складывались взаимоотношения со старшими командирами?
- У нашего командира эскадрильи было 4 класса образования. Нехороший человек, после войны ему "темную" устроили, набросили мешок на голову и проучили. Я был парткомом в эскадрильи, как-то сразу выбрали меня на такую должность, я с командиром, бывало, спорил по поводу его самодурства, убеждал изменить какой-нибудь приказ. За все это он нас с Антоном ненавидел, наград не вручал. В конце войны приехал к нам в часть генерал, нас выстроили всех. Вокруг летчики и штурманы с орденами и медалями, только мы двое без единой награды. Генерал подходит к нам и спрашивает: "Сколько вылетов?" Мы отвечаем, что около 200. И сразу нам вручили по Ордену Красного Знамени. Там же, как было: определенное количество вылетов провел - награда, еще определенное, новая награда, а нам не вручали.
- Случались ли проблемы по состоянию здоровья в связи с ночными вылетами?
- А как же, мы даже в лазарет с куриной слепотой попали. У меня с Антоном нарушилось зрение, очень активно летали летом 1944 г. во время освобождения Польши, как-то идем, здесь видно, а дальше уже не видно ничего. Врачи в лазарете относились к нам хорошо, по-человечески, но мы больше отдыхали. Полечили нас, и мы вернулись в часть.
- Как Вы оцениваете У-2 с точки зрения надежности?
- Надежная машина, хотя были и ненадежные, они планировались для использования в других местах, не для ночных бомбардировок. Наши же были хорошие. А дальше все зависело от цели, где-то подлет свободный, а где-то со всех сторон тебя обстреляют. А наш самолетик это то же самое, что пешеход, скорость маленькая, так его просто можно было сбить. Отсюда многое зависело от расчета траектории и умения летчика вести самолет. Еще: кабины в самолете удобные, можно было удобно планшет держать.
- С какими максимальными повреждениями можно было сесть?
- Бывало, садились, хотя и не думали, что можем сесть. Большие проблемы были тогда, когда немец умудрялся мотор повредить, но здесь уже летчик своим делом занимался. Что интересно, хоть и самолет не современный, для войны вроде не предназначенный, но мотор нашего У-2 не ломался. Случаи были сложные, но, слава Богу, все обошлось. Чинили самолет быстро, ведь особых деталей не требовалось, у нас за всю войны один и тот же самолет был. Вообще, новых самолетов в часть не приходило, только свои чинили.
- Были ли случаи, когда Вас отправляли на боевой вылет в непогоду?
- Заставлять не заставляли, летать летали. Ветер в любом виде не мешает, только я как штурман учитывал поправку на ветер в высоте и скорости. А бывает же что выше ветер один, ниже другой. Соответственно расчет времени надо делать с учетом разницы в скорости. Все это дело штурмана. Вот дождь ориентироваться на местности сильно мешал, ничего же не видно. Но в непогоду нас обычно и не отправляли, только если очень надо.
- Как происходила передислокация с аэродрома на аэродром?
- Перелет, и все, технический состав на автомашинах заранее отправляли, нам все подготавливали. Мы такими вопросами не интересовались.
- Как складывались взаимоотношения с мирным населением в освобожденных районах СССР?
- Да как, всякое было. И похождения летчиков по девушкам случались. Где-то я с девушкой познакомился, сидим с ней на сеновале, беседуем. Тут подходит мой товарищ, а я от усталости взял и заснул. Просыпаюсь, ни товарища, ни девушки, увел у меня. Другой раз, Антон, только передислоцировались, нас же поселяли в дома, устроенные под гостиницы для летчиков, договорился в деревне о встрече. Я ему говорю: "Антоша, тут же в деревне проходной двор. Кто знает, кто там и что там". Он вечером ко мне подходит, и рассказывает, что он не пошел. На свидание другого штурмана вместо себя отправил. Этот приходит, девушка пришла, он и говорит ей: "Я же другой!" Она отвечает: "Воробья : на мякине не проведешь" Переночевали они, проходит дней пять, пошел летчик в лазарет, оказалось, получил гонорею. Антон потом мне очень благодарен был. Но я сам по бабам не шлялся, не любил этого дела. К примеру, Володя, рыжий, кучерявый, гусь еще тот был.
- Как складывались отношения с мирным населением в Польше и Германии?
- Нормально. Но нас предупреждали, чтобы мы поляков опасались. Рассказывали, были случаи, что идут наши офицеры по полю, впереди крестьянин, только поравняются, поляк из-под полы обрез выхватывает, и расстреливает наших. А с немцами так: мы после войны дислоцировались в одном немецком городке, немец один в подвальчике офицеров вином бесплатно угощал. Мы зашли, поговорили с немцем, он объясняет: "Мы, немцы, такие, если нас победили, то все, мы из-за угла не убиваем". Так напоил нас вином, что мы подняться не могли.
- Как кормили?
- Хорошо, ничего не скажешь. В зависимости от времени, когда и не успеваешь поесть, но в основном дважды в день кормили.
- Как мылись, стирались?
- Нам все стирали, мы к этому отношения не имели. Мылись регулярно.
- Какое у Вас было отношение к пленным немцам?
- Человеческое. Были немцы солдаты, а были и фашисты. С фашистами разговор не шел, а другие, я же немецким владел, признавались, что зря полезла Германия в Россию. Ведь тут как, мы же понимали, что люди есть люди, но главное, кто как к войне относится, это ведь человека характеризует.
- Выдавали ли деньги на руки?
- Получали какую-то зарплату, но она шла на счет, мы ведь в фонд обороны отправляли.
- Как складывались отношения с замполитами?
- Были у нас в полку по политической части люди. Но ведь здесь многое зависело от головы. Есть мыслящие люди, а есть командующие, только по политической части. Он ходит с погонами, начальство, а голова пустая. Вот так и мне, как парторгу, часто соответственно вести себя приходилось.
- Какое отношение было к партии, Сталину?
- Сказать прямо, разное. Это зависело от того, кто как думает. Было ведь и хорошее, и нехорошее в то время. И мы обсуждали решения командования, что уж скрывать. Мы же потихоньку обсуждали, никто не доносил.
Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |