34127
Летчики-истребители

Еремин Борис Николаевич

- На будущий год, 9 марта, исполняется 60 лет со дня боя "7 против 25-ти". Этот бой знаменателен тем, что после него мы впервые ощутили вкус победы. До этого боевые действия мы вели на "И-16" - маленьких самолетах со слабым вооружением. Что там стояло? "ШКАС"-ик - нажмешь, все вылетело, и бить нечем. К тому же, и скорости нет. Хотя на этом самолете можно вираж "вокруг столба" сделать, да что толку? На Халхин-Голе он хорошо себя показал, но ведь речь идет о начале войны. И вдруг, 1 декабря 1941-го, года мы получили "Як-1" от Саратовского завода комбайнов, который стал выпускать самолеты. Самолеты были на лыжах, беленькие, под снег. Это была качественно новая машина. Ее достоинством было солидное вооружение - она имела пушку, 2 пулемета, 6 реактивных снарядов.
Облетать их как следует, нам не дали. Сказали: "Берегите ресурсы". Мы сделали полет по кругу. Посадка на лыжах очень тяжело давалась - это не колеса, тормозить нечем! Подведешь, сядешь, и несет тебя нечистая сила на бруствер аэродрома. Ну, юзом проползешь и затормозишь.

- А.Д. Лыжи убирающиеся?

- Не убирающиеся, а прижимающиеся, но все равно тяжелые.
Так вот, в этом бою мы испытали эти новые самолеты. Мы не готовились специально. Моя вторая эскадрилья выполняла такие же задания, как и первая. Я взлетел в паре. За мной тянулись другие. Разворот сделал - они пристроились. Мы пошли к линии фронта, между Харьковом и Изюмом. Я шел немножко впереди, все занимали свои места - Мартынов был слева, справа - Скотной с Седовым. Наши войска занимали оборону. Докучали нашим войскам сильные бомбардировочные атаки немецкой авиации. В данном случаи мы шли, зная, что могут появиться немецкие самолеты, но мы никак не ожидали, что встретим такую большую группу.

- А.Д. Вы шли звеном в три самолета?

- Это могла быть и пара, просто мы взяли штурмана Сопрягаева в нашу эскадрилью. Он попросил меня: "Борис возьми меня в этот вылет". Это нетипичное построение - обычно мы ходили парами. До войны учили, что звено - три самолета. Нам казалось, что такое построение удобно для пилотирования, но потом выяснилоь, что это неправильно. Более удачно - это пары. Пара одна и вторая составляли группу. А тройка что? Начнешь левый разворот - он зарывается под тебя…
Когда я подошел к линии фронта, представьте, я увидел внизу бомбардировщики и истребители - такая группа. Поднял глаза вверх - еще шестерка. Я иду на одной с ними высоте. Крайне невыгодное положение. Я думаю, если мне сейчас начинать бой, я понесу большие потери. Я решил отвернуть с маршрута к этим бомбардировщикам. Ребята заволновались - показывают мне. Радио у нас не было. Только визуальные сигналы - покачивания, жесты. Мы ушли на запад с набором высоты. Развернулись по моей команде "все вдруг", потом построились в линию и пошли уже с большей высоты на всю группу.

- А.Д. Фактически вы атаковали первыми?

- Да. Первая атака была наиболее удачная. Потом бой принял расчлененный характер. Работали все парами. Пары держались. Парное согласие. Мы атаковали и истребители, и бомбардировщики. Объем, в котором все это совершалось, был небольшим. Перед нами шли трассы. Мелькали самолеты, может, и свои иногда попадали, бой стал носить хаотичный характер. Мы заметили, что одна группа отходит на север, вторая на запад. На догоне мы сбили еще три самолета. Поскольку бой проходил на предельных режимах двигателях, боеприпасов уже не было. Я понял, что надо собирать группу. Обозначил себя глубокими покачиваниями, и остальные стали пристраиваться. Обходит слева Саломатин, конфигурация самолета у него какая-то необычная. А у него - просто снарядом сбило фонарь. Он сам нагнулся от струи воздуха - выглядит неважнецки. Потом подходит справа Скотной, за ним - шлейф белый, радиатор подбили, вероятно, осколками. Потом, мимо меня - один, второй, третий … наши все. Вы представляете, после такой схватки, вдруг все пристраиваются. Ощущение необычное, понимаете. Я чувствовал победу, удовлетворение необычное, какого раньше и не испытывал. Первые-то дни чаще в роли побежденных были. Ну, они прижались ко мне. Чувствую на аэродром надо прийти с победным салютом. С "прижимчиком" вывел на аэродром, проскочили, потом веером распустились, сели. Все бегут ко мне , кричат, шумят. Все очень необычно: "Борис! Победа! Победа!" Командир полка, начальник штаба - все подбежали. Вопросы - как, что. Был краткий доклад. Мы путем не знали, семь самолетов сбили, или сколько? Потом все подтвердилось.
Послали донесение. Потом от конструктора Яковлева я узнал, что оно было необычным. Дело в том, что накануне этого боя их вызывал Сталин, и сказал: "Почему горят наши "Ла" и "Як"-и? Какими лаками Вы их покрываете?" И выразил неудовлетворение, что новая мат часть себя не показывает. И тут такой бой! Яковлев говорит, что ему позвонил Сталин и сказал: "Видите! Ваши самолеты показали себя". Ставка отправила указание командующему ВВС Юго-Западного фронта Фалалееву - встретиться с летчиками, опросить и наградить! Звонки начались, бесконечные вопросы. Главное - победа! Мы приобрели уверенность, что можем бить немцев. Это очень важно! Потому что у нас впереди был Сталинград. А там бои нешуточные были.
Фалалеев прибыл. Нас собрали, поблагодарили. Сразу вручил мой первый орден Красного Знамени. Очень солидно. Потом пошли обычные боевые задания. Мы уже освоили самолет. Из семерки первым, недалеко от Лозовой, погиб Король. Он сел на фюзеляж и, видимо, был очень сильно ранен, потому что когда механики добрались до самолета, увидели много крови в кабине, а летчика - нет. Оказалось, что отступавшие солдаты (это уже Изюм-Барвенковская неудачная операция) его вынули и похоронили. Вторая потеря - Скотной. Севернее Купянска в тяжелом бою против, примерно, 50 самолетов. Никто не видел, как и что. Искали потом, но так и не нашли. Интересно, что он предчувствовал свою гибель. Храбрый летчик, солидный такой, мастер своего дела. Говорит: "Меня собьют, наверное" - "Перестаньте канючить! Все мы ходим под небом, все может быть!"
Миша Седов - замечательный летчик, москвич. Пришли с задания и привели с собой мессершмитты. И когда наши стали заходить на посадку - уже без горючего, без боеприпасов, один мессершмитт произвел атаку и, к сожалению, удачную, Миша упал в районе Бралука.
После Сталинграда погиб Саломатин. На разведку они шли, что-то у него случилось - или с машиной, или он ошибку какую допустил, но вряд ли. Его похоронили в Донбассе.
Потом Запрягаев при невыясненных обстоятельствах погиб.
А Мартынов умер недавно. А я остался в живых.
Кожедуб, говорил: "Борис, ты знаешь, я был тогда инструктором в Чугуевском училище, мы твоим боем очень интересовались, изучали. В 1942-м году это для нас было исключительное событие." Потом печатались статьи о бое. Потом земляки мои прислали мне поздравления. Для всего нашего народа это была победа на фоне общей беды, общего отступления.

- А.Д. Если бы Вы в этом бою были на "МиГ-3" или "ЛаГГ-3", был бы его результат таким же?

- Вряд ли. "МИГ" взлетит, его надо тоже перекрывать, на средних высотах он вялый, его не разгонишь, только на высоте он себя дает чувствовать.

- А.Д. А "ЛаГГ-3"?

- Откровенно говоря, мы его не очень уважали - горел сильно, поскольку сделан был из дельтадревисины, к тому же, тяжелая машина. Мы отдавали предпочтения "Якам" - "Як-1","Як-7". "Як" - он маневренный. "За газом" ходит. "Як-9" - немножко тяжеловатый был, но вооружение хорошее. Самый лучший "Як-3" - это идеальная машина для боя. Просто сказка. Летишь и удовлетворение такое - не передать. Только запас топлива у него был не очень большой - на 40-минутный полет.

- А.Д. Как в такой суматохе боя засчитывались сбитые?

- Это дело у нас плохо было поставлено. Это моя точка зрения, но со мной ребята были согласны.
Первые дни мы не особенно считали. Никто не думал, что за эти самолеты будут давать ордена и звезды. Только, примерно, к концу Сталинградской битвы этот вопрос немножко стал упорядочиваться. Во всяком случае, нам стало известно, что за десять сбитых самолетов присваивалось звание Героя, за сбитые 3 самолета над Сталинградом - давали орден. Я получил за сбитые под Сталинградом Орден Красного Знамени, вручал его маршал Еременко. Тогда еще не маршал.
Часто, чтобы поддержать молодых, отдавали им участие в сбитии. Самолеты себе не брали, а писали на группу. А ведь и Покрышкин, и Кожедуб сразу стали писать на себя, поскольку начали воевать позднее. А мы, кто на фронте с первых дней, отдавали на группу. У меня к Сталинграду было только 9 сбитых, хотя фактически было 15-16 самолетов. Я их раздавал тем, кто со мной летит. У немцев подход был другой. Попал в кино-фотопулемет - пишет себе сбитие. Даже по числу двигателей себе писали. Сбил двухмоторный бомбардировщик - два самолета. Отсюда фантастические цифры 200-300 сбитых. А у нас? Чтобы подтвердить, что ты сбил, надо чтобы напарники подтвердили, наземные службы; если стоит кино-фотопулемет, то и его данные. И все это оформляется. Видимо, надо было верить кино-фотопулемету, а то, пока соберут запросы, подтверждения, падал ли такой-то самолет такого-то числа?.. А иногда ведь и не падал. Его подобьешь, а он жить хочет и тянет к себе.

Я выступал в Луганске после войны перед летчиками.
Закончил выступать, подходит полковник: "Товарищ генерал! Вы сказали, что встречались с FW-189?..".
Был у немцев такой разведчик. Машина для немцев хорошая, для нас - плохая. Сбить ее трудно было. Мы с летчиком Глазовым пошли на разведку, и когда стали возвращаться, увидели этого корректировщика над Луганском. Я скомандовал: "Прикрой, я атакую!" Я хорошо помню, как попал по балкам, и тем не менее, он продолжал делать крутые развороты, а я все время выскакивал, никак не мог замкнуться на него. Говорю: "Глазов, выходи, бей". Он очередь дал, и самолет ушел. Сбит или не сбит?
Так вот этот подполковник был мальчишкой в то время. Он говорит: "Этот самолет сел в балку. Вышел на фюзеляж летчик, а второй не выходил. Потом его вытащили". После войны узнал, что мы его сбили! Конечно, это "сбитие" нам не засчитали. Вот вам подход.
Нам выдалась необычная встреча после войны. Командующий воздушной армией Тарасенко устроил нам такую встречу в Германии с немецкими "асами". Нас было шесть человек. Зимин, покойный, Скоморохин, покойный, Трещев, я кто-то еще был - забыл. Мы приехали, как гости, и их пригласили. В Мюнхене есть клуб "ассов", летчиков-истребителей. Мы встретили их уже старичками. Мы все в форме, а они - в гражданском. Один с палочкой, ковыляет… Седые все. Встреча была интересной. Я поначалу все думал: "Какая ж из этих сволочей била меня?!" Тем не менее, время уже прошло. Мы спрашивали про Сталинград, про их тактику. Про сбитые самолеты. "Сначала, - говорят, - нам легко было, а потом вы нас прижали". Они рассказывали, как у них было принято считать самолеты.

- Как Вы вводили в строй молодое пополнение?

- Все в зависимости от времени. В разное время по-разному. В Донбассе - одно, под Сталинградом - другое. Потери большие, особенно под Сталинградом. Я помню, пришло пополнение - 15 летчиков. Садиться да взлетать - все, что они умели. А бой они не представляли. Их надо было вводить в строй. Это было тяжело. Я, как командир полка, понимал, что быстрый ввод в строй не состоится, и я их потеряю, через месяц их не будет! И так оно и было. Что я сделал? Я отправил командира эскадрильи Решетова под Эльтон тренировать эту группу. Время идет, потери идут. Стариков осталось человек двадцать, и каждый день - по 4-5 вылетов. Надо кого-то брать. Я прилетел к ним под Эльтон, спрашиваю: "Как дела?" Они храбрятся и не знают, что их ждет. Один подходит: "Товарищ командир, мы прибыли воевать, а не отсиживаться за вашими спинами". Я посмотрел и подумал: "Как же тебя сохранить? Вы мне нужны живые, а не мертвые." Но тем не менее, трех новичков взял. Старик - молодой, старик - молодой - так ходили в атаку. Ему первую задачу ставишь: не потеряй меня. В первом бою они ничего не видят - ни противника, ничего. Главное, чтобы тебя не потерял. Потери были. Я помню, сам вылетел четверкой. Мы прикрывали "ИЛ"-ы, немцы уже вышли к реке. "ИЛ"-ы атаковали прямо с Волги. Подошли. У меня -молодой Я ему говорю: "Не потеряй меня, наблюдай, что мы делаем, и как. Понял?" - "Понял." Одно дело сказать, другое - когда там. Вышли мы к Волге. Первую атаку "ИЛ"-ы сделали. Мы над ними развернулись на повторную. И здесь появились мессера. Одна группа, вторая... Я слежу за молодым, чтобы его не потерять, за "ИЛ"-ами, а здесь - эти наваливаются. От "ИЛ"-ов я не могу уйти никуда. Так бы я ушел, а здесь "ИЛ"-ы - я отвечаю за них. Видимо, в этот момент моего внимания не хватило. Мне саданули, сволочи, с ракурса в одну четверть прямо в центроплан! Я загорелся, с трудом выбрался из самолета. Упал не в Волгу, а слава Богу, на левый берег. А молодого не сбили, он уцелел. Из 15 летчиков, которые прибыли в полк, дошел до победы только один.
Дальше пополнение шло уже более подготовленное, как например, Кривошеев. Эта небольшая группа прибыла в Донбасс в 1943-м году. Помню, Кривошеев, Зонов, Гунченко, Денгаев… Мы их вводили. Здесь мы наступали - полегче было немножко. Мы их все время опекали. Трое погибли, а Кривошеев остался, стал командиром, полковником. У него свои ученики есть. Я рад, что он из молодых выжил.

- А.Д. Бывали среди летчиков случаи отказов от вылета на боевое задание в силу физической или психологической усталости?

- Это очень сложный вопрос. Под Сталинградом пропустить свою очередь было невозможно. Я сам был бы подлец, если бы вместо меня кто-нибудь полетел. А порой, чувствуешь себя неважно. Жара, пыль, нагрузка ужасная. Есть ничего не хочется. Помню арбузной мякоти принесут, пососешь и - все Кормили нас хорошо: и борщ был, и мясо. Но ничего не хотелось. Придешь с полета, повесишь шлемофон, на брезент в землянке ляжешь, и перед тобой весь этот кошмар проходит. Обдумываешь, почему этот так пошел, а другой - вот так. Через 30-40 минут опять идти. В этой обстановке цена жизни была исключительно высокой, и товарищество, оно было выше твоих переживаний. Я не мог пропустить свою очередь, если мне полагалось идти. Поэтому мы относились очень неприязненно к тем, кто говорил: "Я взлетел, а шасси не убирается." Проверяем на земле - убирается. Может быть побоялся. Были такие факты.
Я прилетел с очередного вылета, смотрю, фуражки с красными околышами около нашей землянки. На другой стороне аэродрома стоял другой полк. Летчик этого полка просто вернулся. В группе вылетел, а потом вернулся и сел. А группа на боевое задание ушла. Такое поведение сразу расследуется. Почему вернулся? Почему бросил товарищей? Если признают трусость, это - или десятка, или "шлепка". Ко мне подходит НКВД-эшник: "Товарищ майор, испытайте самолет, можно ли на нем было летать?" - "Подожди. Я отдохну". Отдохнул. У самолета стоит молодой парнишка: "Товарищ майор, не тянет двигатель Я бы был помехой, все равно меня бы сбили, и толка никакого". Я запустил - масло горит. Неприятно. Взлетел. Ушел на восток, а то еще немцы увидят. Стал делать фигуры. Ну, боевой он вытянул, на петлю пошел - самолет завис, и - все. Мотор не тянет. Сел. Говорю: "Правильно, что не полетел." Акт подписал, и парень остался неподсуден. Он заплакал. Откаыающихся летать сама среда выживала. Был у нас летчик, который дважды возвращался, бросал группу. Мы перестали с ним здороваться. Это было страшно. Он сказал: "Я застрелюсь". Я попросил командира полка отправить его.

- А.Д. А штрафных эскадрилий не было?

- Они не прижились. Ненужно это было - мы все были штрафники.

- А.Д. А позже, в 44-м году?

- Была другая обстановка. Рвались особенно те, кто был в тылу, они очень хотели участвовать в войне, и были такие, которых крали. Полк получает машину, и 2-3 летчиков в фюзеляже самолета увезем. Дезертировали на фронт.

- А.Д. А как Вы лично перенесли то, что Вас сбили?

- Сбивали меня два раза. Первый раз на "И-16"-ом. Я пришел из госпиталя, друзья встретили меня исключительно тепло. Я командиру полка говорю : "Ты запланируй меня вылетать". - "Куда?! Отъедайся! Вон исхудал как!" Тем не менее летать некому, и он вынужден был меня поставить. Я помню, стал взлетать, пары пошли, угорать стал, но потом фонарь приоткрыл, и это прошло. После второго "сбития" над Сталинградом хромал только. Палочку оставил. Механик помог, подсадил. Командир полка говорит: "Я бы тебя не пустил. Ты там смотри, поаккуратней". Ну, а как поаккуратней?! Ничего втянулся. Я летать-то любил. Кончил летать в 1975 -м году на "МиГ-21" и "Су-7Б". Мне было 53 года. Ничего, нормально.

- А.Д. Бывало такое, что летчики приобретали излишнюю самоуверенность, приходилось ли кого-то "ставить на место"? Как Вы это делали?

- Не было таких, кто нос задирал. Высокомерия не было. Был коллектив. На ужин шли все вместе. Ужин в полку - это было великое дело! Командир полка, замполит, начальник штаба и инженер - за одним столом. У каждой эскадрильи свой стол. Пока все не соберутся, ужин не начнется. Они меня до сих пор вспоминают - суровый был командир, но справедливый.
Перед войной мы, оказывается, переоценивали мастерство пилотажа, переоценивали храбрость некоторых летчиков. Когда началась война, оказалось, что главное - хорошо видеть воздух, а это не все умели делать. Двое летят, и один видит и группу, и маневр, и все, а другой - слепой, а летчик - хороший, пилотирует хорошо. Из-за этих "хороших летчиков" мы несли большие потери. На смену им подошли ведущие, такие как я. Я пилотировал неплохо, но были и лучше меня. Оказывается, у меня были хорошие данные по видению. Я видел воздух. Видел атаку, наверное, поэтому и жив остался. Не давал под удар ведомых. Это очень ценилось. И это было качество, которое недооценено было нами. Маресьев пишет, что исключительно высок был авторитет ведущего.
Были, конечно, не совсем чистоплотные. Пошлешь его на разведку. Он на цель не выходит, а докладывает, что был. Одного такого я засек.

- А.Д. Если, допустим, при выполнения задания прикрыть бомбардировщиков или штурмовиков, и кого-то из них сбивают, наказывалось ли это?

- У нас, Бог миловал, такого не было. Но за потерю "ИЛ"-а в начале войны и под Сталинградом могли и шлепнуть. Оружие, пояса - долой, и - под арест. Расследование, и все могло быть. Я слышал, что кое-кто пострадал. Можно было получить или 10 лет, или в пехоту с заменой штрафной эскадрильей. Самое тяжелое, что аттестат аннулировали. А потом, через некоторое время, это дело само ушло.



Еремин Б.Н. Аэродром Солодовка 20.12.1942

- А.Д. Каковы ваши взаимоотношения с комиссаром эскадрильи, а потом и полка? -Ведь было двоеначалие до конца 1942-го года?

- Я помню, у меня был комиссар Трощенко - хороший летчик. Потом стал командиром полка, потом погиб. Был замполит Кабанов. Скромный такой, себя не выпячивал. Он помогал мне тем, что знал настроение летчиков. Я-то не мог все время быть в курсе, а настрой боевой для меня был важен. Считаю, что взаимоотношения с политработниками у меня были нормальными. Претензий никаких. Чувствую, что я получил от них помощь в воспитании людей и поддержании дисциплины. Они вели не только работу с летчиками, но и с механиками. Девушки пришли, девчата - дети, по 18-19 лет! Плачут, письма получат - плачут. А они ведь на оружии сидят! Им надо все время быть в строю! Вот они с ними и возились.

- А.Д. Вы пишете о том, что вы не взяли Литвяк и Буданову к себе.

- Да… Так получилось.

- А.Д. Вы пишите, что они были не очень опытными, но, например, Литвяк летала в Сталинграде.

- Я знал, что они рвутся в боевой полк. Полк Баранова и мой шли рядом. Но мой полк был профильный - истребительно-разведывательный. Нас за 200 километров посылали на разведку. Командир дивизии меня спросил как я к этому отношусь. Я сказал, что в принципе, я не против. Они получили неплохую подготовку. Особенно отличалась Литвяк. Но посылать девушек так далеко за линию фронта… Тяжело им будет "в случае чего" выбираться оттуда, и если их поймают, то могут начать издеваться. Он согласился. Видимо, это стало известно этим девчатам. Ну и Лилька, со свойственной ей иронией, сказала: "Борис Николаевич, говорят, просто нас боится?" Мой ведомый Саломатин стал по сути дела мужем Литвяк, они жили открыто, все знали. Хорошая была пара. Но погиб он. Она, помню, все бросалась на могилу, когда его хоронили, но потом успокоилась, а через несколько месяцев и она погибла.
Уже одно то, что эти девчата летали как летчики-истребители, заслуживает всяческой доброй памяти. Плохого ничего сказать не могу.

- А.Д. Вы знали про немецких асов, по именам, эмблемам?

- Очень бегло, у нас данных особых не было. Знали Рейтгофена, Мельтерса, Хартмана… О ком-то еще слышали. Они лучше нас все знали. У них рации были прослушивающие и переводчики. Они, по сути дела, могли снимать фонограмму боя. У нас это было поставлено хуже. Ко мне два специалиста с оборудованием, прибыли чуть ли не в конце войны. Тогда я получил возможность прослушать разговор между немецкими летчиками во время боя, чтобы составить свое мнение.

- А.Д. А рация, когда появилась у вас?

- Под Сталинградом я получил передатчик и приемник. У ведомых - только приемник. Когда к Ростову подошли, стали переоборудовать все самолеты, и новые мы получали полностью комплектные.

- А.Д. Летчики нормально воспринимали установку рации? Бытовало мнение, что тяжелая аппаратура ухудшает летные характеристики?

- Нет. Спокойно.

- А.Д. Почему немцы практиковали свободную охоту, а мы - нет?

- Мы тоже практиковали. Я имел приказ во время разведки, особенно при возвращении, если попадались легковые машины или одиночные самолеты - не пропускать. Под Сандомиром, когда мы наступали, я был зам. командира дивизии. Я довольно часто брал летчиков и, обычно четверкой, в сумерках, когда начинало сереть, мы взлетали и шли "на охоту". Смотришь - вылезают они к ночи.

- А.Д. Говорят о том, что была история с Фотием Морозовым, который вызывал немецких летчиков на дуэль.

- Сказки это.

- А.Д. Еще одна байка, что Решетов сбил своего ведомого?

- Нет.

- А.Д. Это рассказывал некто Федоров.

- Федорова никакого я не знаю. Я летал с Решетовым не только когда стал командиром полка, а до этого - в 1942 году в Купянске, я в первый раз увидел Решетова в другом полку, в 273-м. Я-то был в 296-м. Решетов хорошо воевал, и у него таких моментов не было. Он вводил молодежь хорошо. Это надуманно. Таких баек очень много, к сожалению, это всегда так бывает.
оий Морозов очень сильный был разведчик. Единственное, после ранения, его чуть в пехоту не отправили, а потом он сбежал оттуда, нашел наш полк в Солодовке и, помню, Решетов все уговаривал меня выпустить его. Я говорю: "Он же навыки потерял. Ты его провези на чем-нибудь." Решетов тот вообще был асс, но - шалун насчет девчат, и выпить любил. Ему - сколько ни лей, - все мало.

- А.Д. Выпивали только вечером?

- Я следил, чтобы не усердствовали. Спишь-то всего 4 часа. Заснешь - уже рассвет, а с рассветом вылетать - это опасно. Перед вылетом не пили. Это -глупость. Тут без водки с ума сойдешь.

- А.Д. А при каких обстоятельствах погиб ваш предшественник Яков Трощенко?

- У них был воздушный бой. Говорили "показной воздушный бой". Что за показной бой на фронте? Чепуха какая-то. Додумывать я не хочу. Человек он был заботливый, и сохранил за собой доброе имя. Заменить его мне было очень сложно.

- А.Д. А когда начали рисовать звездочки на фюзеляже?

- Что-то рисовали кроме звездочек, я помню... По-моему, в Донбассе начали рисовать звездочки.

-А.Д. Кто принес, не знаете?

- Не помню. Заимствовали у немцев. Они - любители рисовать гадюк, крокодилов.

- А.Д. Вы какие-нибудь эмблемы рисовали?

- Кое-кто рисовал. У меня дарственная надпись была. Такую надпись никто же не увидит. Читать не будет.

- А.Д. А во время переформирования в 9-го Гвардейского полка в полк ассов вы не воевали. Вы знали про группу "Удет"?

- Да слышал, что такая группа есть. Знали, что там очень сильные летчики. Потом мне пришлось увидеть, не пленного, а сбитого. Сбит был немецкий асс, у них были обычно парашюты с разноцветными куполами, чтобы их быстрее находили, и связные самолеты выручали. Его обнаружили, он упал на левом берегу Волги. Мы подъехали туда на полуторке. Лежит он мертвый. В воздухе мы не расстреливали. Они не расстреливали нас в воздухе. И мы тоже их не сбивали. Никакой договоренности не было. Подсознательное что-то такое было. Джентльменское что ли? Они летали не в шлемофонах, а в сеточках - удобно, и не потеет. Под правой рукой был мешочек с сульфидином, мы его применяли в основном для лечения триппера. Была у него и книжечка, типа расчетной. Такого-то числа сбит "Ил-2", получено - столько-то марок… 30 наименований у него было, у меня было девять. У Аметхана Султана - не больше. Значит были летчики у которых и больше было...

- А.Д. Вы скептически относились к тарану.

- Не то что скептически, а я считал, что нам надо оружие осваивать как следует, а потом, я был против того, как рассказывают об этом таране. Были ловкачи, которые себя афишировали, рассказывали о таране: как будто - так ты подходишь к нему, и вот винтом начинаешь рубить!.. Чепуха! Глупость! Я одного истребителя пристыдил: "Как тебе не стыдно языком болтать! Подойти к самолету, такому как "Хенкель-111". Тебя потоком закрутит, и бросит на плоскость. Ты идешь на столкновение, а не на таран. Я помню под Купинском я "Хенкель-111" атаковал. Стрелка убил. Подошел вплотную, и не могу сбить - не горит! Не горит и все! А у меня боеприпасы кончились. Я помню стал отходить и попал в струю - меня так крутануло - будьте здоровы! Таран выполняется сам по себе очень сложно, это - как удача. В принципе, я летчикам говорил: "Я учу вас стрелять, использовать оружие. Вы тараня и убивая того летчика, можете убить и себя, и теряете самолет." Я не исключал случаев преднамеренных - у некоторых просто и не было другого выхода, допускаю. В какой-то момент это могло быть и у меня, но в принципе, настраиваться на это нельзя.

- А.Д. Хотелось бы услышать ваша мнение о Льве Шестакове.

- Я прибыл с 296-го как зам. командира полка. Я ходил с палочкой после ранения. Он на меня посмотрел: "А ты летать-то будешь?" Я говорю: "Да". Мы с ним сдружились. По возрасту мы были одинаковые. Это - замечательный летчик! Покрышкину повезло, что они попали на Кубань, там появилась материальная часть. Там пошли выдумки насчет эшелонирования. Этот прием применяли благодаря Льву Львовичу Шестакову. От него я узнал как строить, какие самолеты куда ставить. Куда Серебрякова ставить, а куда - Новожилова. Он - новатор эшелонирования и многого из того, что Покрышкин себе приписывал. Шестаков и еще Миша Баранов. Он был штурманом у нас, спокойный уравновешенный парень. Я его очень уважал. Они, собственно, задавали тон тактики. Но Шестаков был горячим. Стоишь с ним. Ну садится кто-нибудь с небольшим "промазом". Он флажки ломает -темпераментный. Я говорю: "Да брось ты беситься!"- "Нет! Раз в группу особую попал, значит садиться должен отлично!" Это было правильно, но чересчур. Учил: "Не бейте за полкилометра, а подходите вплотную и лупите." Он этим внушал смелость И все сбитые у него - это с коротких дистанций. Я его очень уважал, уважаю до сих пор, и считаю, что он заслуживает, значительно большего внимания. Его Новиков пытался сделать командиром маршальского полка и не успел, - погиб, на Украине. Под Хмельницком. Он вел ведомого, кого - не знаю, показал ему: "Вот смотри, вот как надо бить." Подошел ближе, не на 70 метров, а ближе, тот взорвался и накрыл его. А вообще, это был изумительный летчик.

- А.Д. А как Лилия Литвяк погибла?

- Говорят, что она дралась… Смутно это… Выдумок много, будто в плен попала, писала воззвания какие-то... Столько брехни, это - ужас. Просто нечистоплотные люди есть. Я не любил таких. Я мог сразу определить, когда пришли с задания, был он там или нет. Два-три вопроса и - готово.

- А.Д. Молодых летчиков вы называли "пенафт". Что значит это слово?

- Просто так. В училище их так называли.

- А.Д. А с какого момента стало падать качество немецких летчиков? Вы пишите, что вы выбили цвет немецких ассов, и стало приходить пополнение, которое такими качества не обладало.

- Под Сталинградом, примерно в сентябре 1942-го года особенно нам было тяжко. Мало было нашей авиации, и немцы усилили нажим. И, понимаете, стали они тройками атаковать. Это было необычно. А здесь так: один бьет, второй добивает. Третий, (если у этих получилось плохо), значит, входит третий. Одна тройка, вторая, в чем дело? Оказалось что? Они так вводили более молодых летчиков. Когда нам удавалось разбивать эти тройки, то по характеру пилотирования мы чувствовали, что молодые. Эти старики нам сказали, что у них были такие, которые вообще не воевали. Мы их постепенно вводили, в этот момент мы заговорили об этом.

- А.Д. К концу 1942-го года?

- Да. Это почувствовалось.

- А.Д. Какого числа был налет на Илларионовский?

- Конец июня 1942-го года. Где-то, когда наши войска стали скапливаться у Калача. Миша Баранов там сбил четыре самолета, мы с Мартыновым сбили, чрезвычайно важна была эта переправа. Нас подсадили к самой переправе, без перекрытия: ни истребительного, ни зенитного, никакого. В один прекрасный день пришла группа с Тацинской, они просто издевались. Не только штурмовали, безнаказанно совершенно, а стали атаковать и сжигать наши самолеты, бросать мины-лягушки. Мы тогда понесли очень много потерь. Оставшихся целыми перебросили на Воропоново.
До 1943-го года зениток на аэродромах не было. Не хватало зениток, а без них - как приходишь с задания, и он на посадке тебя бьет; а сделать так, чтобы прикрывать все время аэродром, у нас просто не было сил. Я помню, пришел с задания: горючее на исходе, боеприпасов нет. Наш "Ил" идет на посадку, так я чтобы спугнуть его, просто пошел.

- А.Д. Перевооружение с "Як-1" на "Як-7".

- "Як-7" - тяжелее немножко, вооружение менялось - то 20 мм, потом 37, потом ее сняли. Главным у нас были реактивные снаряды - хорошая штука. Прицельных устройств не было. Пускали навскидку. Я Седова потом спрашивал: "Как тебе удалось развалить Ю-88?". Я, говорит, не знаю - так, поближе подошел и пустил. Взрыватели были и ударные, и дистанционные.

- А.Д. А было ли уклонение от боя на ваших глазах, или вы слышали о таком?

- Открытого уклонения не было, но были возвращения. Мы затеваем бой, а летчик исчезает. Почему? Он потерял, не видел… Если повторится такое - уже подозрение. Особенно молодой летчик мог нас потерять.

- А.Д. Информации о налете 23-го августа не было?

- Мы сидели на школьном аэродроме. Кошмар какой-то был. Сталинград горел после этого несколько дней. Бензин, нефть горит. Как из этой бодяги выбраться удалось? Не знаю! Повезло просто, Не должен в такой обстановке жить человек.

Интервью: Артем Драбкин

Лит. обработка: Артем Драбкин


Наградные листы

Рекомендуем

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus