Минометчики

Это был один из тяжелых боев на Курской дуге, и во время него у меня пропала связь. Причем, бой был настолько тяжелый и напряженный, что я до сих пор отлично помню свое ощущение, что к концу дня я был бы рад, если бы меня ранило или убило... Ну, просто настолько уже были напряжены нервы, к тому же стояла сильная жара, питания нет... Наши окопы были на высотке, все подступы к которой простреливались немцами.

Большинство солдат из кадровых подразделений, находившихся с нами на стыках обороны было деморализовано, и они хотели отступать...18-ая Армия вообще драпала без боя... Война шла такая - пехота на пехоту. Немцы шли в атаку, мы их подпускали на 200 метров, и прицельно расстреливали. Я помню, что меня даже тошнило, когда я убил своих «первых немцев». Неприятно было с непривычки...

Я бегу к миномёту и одну за другой пускаю мины, уже не глядя на установку прицела. Вдали вижу Юрку. Он возится у миномёта: плиту засосало в болото, и труба никак не опускается до нужного прицела. У Николая как будто всё в порядке. Одна за другой с его миномётов летят мины. Я уже не командую. Связи с Булгановым нет. И Юрка, и Николай сами переносят огонь в сторону, в глубь обороны, обратно...

Наша группа неожиданно наткнулась на лесной поляне на позицию тяжелых реактивных снарядов, в спешке покинутых отступающими немецкими частями и готовых к пуску по нашим войскам. Осмотрев поляну со снарядами и оценив обстановку, мы решили отправить нашу находку обратно немцам и этим оказать помощь пехоте.

И мы побежали к НП, фактически навстречу немцам. Подбегаем к окопчику, на его дне лежит «потерявшийся» связист и … спит!. Схватили его за шкирку, и перебежками назад, к стрелкам. За нами бугор. Танки снова пошли на нас. И в это время на бугор выезжают «катюши» дивизиона, и дают залп прямой наводкой по танкам. Вокруг все в огне и дыму…
Так начиналась моя война.

Иду я с двумя минами на ремне, и тут вражеский миномет как бахнул! Рядом оказалась небольшая воронка, в которую я шарахнулся. Упал на дно воронки, а рядом упали, ударившись колпачками о землю, обе мои мины. Зная, как быстро срабатывают от удара взрыватели, лежу и думаю: «Ну, все, сейчас разорвут меня!», – а сам покрываюсь холодным потом.

Танки со всех сторон! Их гусеницы были красными от крови. Те, из наших, кто пытался подняться и бежать - были сразу убиты очередями из танковых пулеметов. Противотанковых гранат у нас почти не было, маскхалатов не было. Голая, ровная как стол степь. Это был ужасный бой, поверьте мне...Кровавая каша...Я лежал среди раздавленных людских тел и ждал, когда и меня постигнет их участь.

Когда мы вошли в Германию и остановились на временное жительство в одном доме, там жила очень красивая девочка. Сколько ей миновало лет, я не знаю, но, во всяком случае, это был уже не ребенок. Она мне так понравилась, что я воспылал к ней какими-то чувствами. Когда ребята, мои сослуживцы, это увидели, то сказали: «Слушай, ты что за ней ухаживаешь? Ты не понимаешь, что ее изнасиловали?» Но она отнеслась к этому спокойно. Сказала: все уладится. Вероятно, эта девушка оказалась умным человеком и поняла, что так как мы столько натерпелись безобразий от их нации, случаи, когда кто-то из нас переходит черту и из-за этого страдают незаслуженные люди, попытаться понять все-же можно. Конечно, сам я не могу одобрять подобных действий. Как не могу одобрять того ужасного эпизода, который лично сам видел. Когда гражданское население уходило со своих мест, наши прямо на моих глазах их целой колонной танков давили и расстреливали

Помню длинный пологий холм, покрытый свежим снегом, под которым, как под саваном, лежали наши бойцы. Многие из них были ещё живые, они стонали, просили помочь. И мы, не прекращая атаки, на бегу кричали, что есть силы, санитарам, а раненых было не счесть.

Однажды я видел, что такое психическая атака. Это было в конце ноября, когда мы только прибыли под Елец. Немцы шли шеренгой пьяные с автоматами. Вот тут обозы драпанули, а мы остались. Я из винтовки, как минимум, 5-7 человек уложил. При этом не испытывал никакой жалости. Стрелять - это пожалуйста, а нанести удар кинжалом или штыком не мог. Наверное, поэтому меня потом из разведки потом и турнули.

26 декабря сорок первого года я высаживался в Камыш-Буруне. Шли через залив на старом «корыте» с гордым названием «Василий Чапаев». Долго болтались в штормовом море. Всем выдали сухой паек, по три сухаря и по пачке манки. Прыгали с бортов сейнеров в воду и по горло в ледяной воде шли к берегу. Высадились с малыми потерями, а вот все наши попытки прорваться вперед были очень кровавыми. Через два дня пролив за нашими спинами сковало льдом, поднялся шквальный ветер. Мы видели, как тонули массы бойцов, пытавшиеся по тонкому, неокрепшему льду добраться к нам на помощь… Лед не выдерживал и ломался под солдатскими ногами. Этой стрелковой ротой я командовал два с лишним месяца. Без опыта и без пехотной подготовки мне было очень трудно командовать стрелками. Но война всему научит…

13 января 1944г. нашему 465 стрелковому полку было дано задание овладеть в тылу противника главной дорогой, которая проходила через с. Тихоновка и Тихоновский лес, преградив, таким образом, путь большой военной группировке немцев, шедшей на помощь для прорыва кольца в районе Корсунь-Шевченковска. Мы пробирались тайно болотами по колено в воде, самыми непроходимыми местами, чтобы враг не разоблачил замыслов нашего командования. Через два дня после захвата нашим полком дороги, немцы принимают меры по разгрому нашего полка.

Не успела машина загрузиться, как увидели, что вдоль просеки к нам приближаются три вражеских бомбардировщика. Никто не испытывал беспокойства, потому что была хорошая видимость и отчетливо видны красные кресты на крышах палаток.

Немцы перешли в контратаку, пехота стала отходить. Вдруг, встает в полный рост, женщина-офицер, помню ее рябое лицо. Пистолет в руке держит и кричит -«Не отходить! Немцы нас тогда в реке утопят!». Ну мы и поднажали, рванули вперед, прямо на врытые в землю танки, и на зенитки, стрелявшие прямой наводкой. Потери у нас были страшные...

Нас мало осталось, пополнения не было еще, командир стрелковой роты Пшеничников, звонит, просит помочь, или пехоту задавят. А немцы идут пьяные, из автоматов бьют. Наша связь с НП порвалась, целей нет, батарея стоит, сорокопятки на прямую наводку стояли, а мы-то нет. Немцы танки пустили, наши 45-мм один подбили, больше немцы не пошли, там же болото везде, некуда повернуть. Тогда командир 45-мм пушки очень просил помочь, немцы напирают, так мы уже начали бить без прицелов, рядом немцы были, пьяные, орут. Отбились все же, к нам дядя Володя и дядя Андрюша подвезли кухню, а пехоту когда еще кормить будут.

Например, наступает вражеская пехота. Кидают мины в ствол, а я, например, наводчик - я доворачиваю. Первая мина взрывается тогда, когда шестнадцатая вылетает из ствола - такая скорострельность! А мина каждая поражает на открытой местности лежачих - в радиусе 18 метров, стоячих - 36 метров. Разброс мин - 30 метров. Я могу одним минометом, делая довороты, поставить огневую преграду наступающим, линию, и никто не пройдет, никто.

В то утро 12 октября 44-го, когда разбомбили нашу роту, мы увидели, что один наш боец, парень с Украины, Вася его звали, а фамилия, кажется Ивасюк, встал на колени и молится. Мы его спрашиваем, что случилось, все-таки эта была необычная картина. А он говорит: «Приснилось, что сегодня меня убьют». И точно, в тот день при налете он погиб…

Мог бы нас убить. Автомат, с прямой ручкой, перед собой бросил.  Планшетка на заднице, шинель хорошая ворсистая. Повели его, да не  довели. Бродили, бродили. Да тут снег еще повалил. Надоело. Этот говорит  мне: «Слушай, х** ли мы с ним таскаться будем? Давай я отстану, да  шлепну его». Мне уже было наплевать (сил не было никаких). Я, по-моему,  даже ничего ему не сказал. А поляк видать догадался. Только услышал, как  затвор клацнул, сразу меня за глотку схватил. Стоит, мной прикрывается.  Я повалился вниз, он на меня. Этот с карабина его и подстрелил.

В целом к фашизму ненависть была. А вот всегда думаешь - он же тоже посланный Гитлером, ему волей-неволей надо стрелять. Такое раздвоенное чувство было: и как к человеку и воевать с ним надо было. Не ты, так он тебя убьет.

Было один раз - танкисты встретились, разведчики-танкисты. Мы вышли, а у нас получилось, что пехоты-то нет. Мы с ними встретились, они говорят, что в деревне немцы: «Они сейчас обедают, надо их как раз перебить». Иначе потом потери будут. А мы куда? У нас миномёты, у каждого - что ни деталь, то 20 кг. У меня, наводчика 19 кг. ствол и 2 кг. прицел коллиматорный, двунога - 21, плита - тоже 21 кг. Она потом облегчённая была. У подносчика - тоже мины. Вот мы миномёты сложили на повозку, и нас, наверное, человек 12 послали. Договорились так с танкистами: мы идём, доходим по огородам до окраины деревни. Немцы нас не обнаружат, поскольку они обед - как раз на перекрёстке улиц кухня стояла. В это время танк даёт газ, и мы вместе входим в эту деревню.

В наступлении часто удавалось захватить немецкие мины. Использовали их. По таблице стрельбы приходилось поправки вносить. У них 81-мм мины, а у нас миномет - 82-мм. Маленький зазор и пороховые газы частично сквозь него проходят, соответственно мина немного недолетает. Но ничего, попадали и их минами, а по площадям бить, вообще хорошо. Ну а немцы из-за этой разницы в миллиметр нашими минами пользоваться не могли.

Примерно к 17-00 навстречу нашему эшелону приближались три бомбардировщика "Юнкерс". Когда я их увидел и закричал "Воздух!", наш эшелон стал замедлять ход и три машиниста, в том числе и кочегар уже выбежали из поезда и бежали в стороны , все ребята выбегали из вагонов и бежали по обе стороны эшелона. Я побежал вправо и в момент бомбардировки мне попалась большая воронка, в которую я и "нырнул", зная закон вероятности, что дважды в одно место бомба не попадёт. Но подо мною был очень мягкий грунт, и вдруг я перед собой увидел торчащие из песка пальцы руки, а сам я лежу на трупе бойца, так и не успевшего вступить в бой...

В рукопашной пришлось участвовать… Немцы прорвались на позиции минометов. И тут уже все мы, оставив свои минометы, вступили в драку. Мне повезло, что жив остался. Но это жуткое дело, когда видишь, что твоего друга штыком прокалывают. Нам удалось удержать позиции. Убил ли я кого? Наверное. Он на меня налетел, я его прикладом, он упал, я дальше побежал, кто его знает убил я его или нет? Потом стреляли же без конца, или моя пуля, или чья - кто ее знает.

Научились, самое главное понять. Многие уже несколько раз под огнем, то есть опыт. Окопы рыть, собирали, смотрели у них. У них в каждой фляге шнапс, шоколад. Это приманка хорошая. Мы старались. Когда добежим - шоколад там. Это смешно говорить, но сейчас нечего стесняться. Все-таки потихоньку, помаленьку стали уже ученые в какой то степени. С середины войны. Про эту войну не перескажешь все.

Мне стало не по себе, надо остреливаться, да автомат заело, кругом песок, видно, в затвор попал, пока ползли. И мы побежали назад к усадьбе, а немцы стреляли нам в спину. Рядом разрыв снаряда, ординарца ранило осколками, потащил его за собой, потом уже в какой-то воронке перевязали. Бежим мимо усадьбы, за стеной прячется замполит батальона, кричит мне: "Капитан, ты куда?!" - "На огневые!", да только на огневых в канале уже никого не было, лежит один раненый командир расчета, да слышны выстрелы минометов с опушки леса, моя рота уже туда отошла и развернулась.

На плацдарме было тяжело, вспоминаю такой эпизод: во всей траншее остался один, кончились патроны, лишь одна противотанковая граната была в моем распоряжении, немцы идут в атаку, так что последнюю гранату я бросил в бежавших немцев, когда они подошли до 30 метров. Повезло, граната была мгновенного разрыва, враг отступил, а некоторые немцы остались лежать на земле. После этого около часа дрожал я в окопе от сырости, от дождя и от неизвестности. Если бы немцы атаковали снова, то встречать их было нечем, но отступить я не имел права.

Сталинград был красивый город, мы его успели немного посмотреть до того как его разрушили... А потом был налет 23 августа... Позиции моего моего взвода находились у одного из многочисленных оврагов, мы бросились в окопы, и хотя бомба разорвалась на другой стороне оврага, но меня полностью засыпало землей... Нас откопали, и хотя меня слегка контузило в медсанбат я не пошел.

В этот день шли соревнования, шумели болельщики, из  динамиков звучала популярная музыка. Но вот всеобщий веселый настрой  внезапно прерывается сообщением по радио о том, что сейчас будет  передаваться важное правительственное заявление. Было 16 часов по  местному времени. Из репродукторов послышался голос Молотова, который  сообщил о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину.
Так началась для нас Великая Отечественная война. Уже  через двенадцать часов лагерь опустел. Все части выехали в места своей  постоянной дислокации.

И вот когда мы вырвались, в лесу посчитались, а из всего батальона нас осталось лишь 32 человека… Правда, из 60 человек нашей минометной роты спаслось довольно много: десять бойцов и младший лейтенант, командир второго взвода, а все остальные, во главе с комбатом, погибли… А мне вот повезло. Рядом со мной падали убитые, а я все бежал, бежал и добежал… Причем тащил на спине трубу миномета весом в двадцать один килограмм. Это ведь мое оружие, как его бросишь?.

Танков наших очень много побили под Воронежем, причем, не сгоревшие, целые, гусеница там сбита и всё. Служба эвакуация тогда ни черта не работала, вот они и стояли так. И вот, мы с Петей Пенчуком подобрали один такой танк. Экипаж эвакуировался через нижний люк, и мы через него же залезли. Пушка, снаряды, пулемет, лента заряжена. Видно нам всё, я оттуда корректирую огонь прекрасно. День мы пожили там, потом Пенчук говорит: «Давай стрельнем из пушки!» – «Да не надо, они же нас тут же подожгут!»… Уговорил он меня, я все-таки младший лейтенант, а он – старшина. И мы стрельнули с этой пушки. Только мы выстрелили, сразу – БАХ перед нами разрыв! В общем, мы еле унесли ноги с этого танка, он загорелся.

Иногда были не бои, а настоящая «мясорубка». В Житомирской области есть такое село, называется Раковка. Немцы держали там хорошо подготовленную оборону, по ним долго била наша  артиллерия и полки «катюш», и вскоре от села остались один развалины, но  немцы стойко держались даже за руины. Нашему полку приказали атаковать  село, эскадроны спешились, пошли в атаку, и попали под фланговый  пулеметный огонь. Из этого боя мало кто живым вышел…