Top.Mail.Ru
14574
Партизаны

Коляда Владимир Кириллович

- Ну, что… Родился в 1922 году в деревне Свислочь Гродненской области. Как подрос, пошел в польскую школу. Общее образование при поляках было четыре класса. Хорошо еще школа находилась неподалеку, и я рос старшим в семье – мне удалось закончить семь классов. А вот меньшая сестра и брат уже смогли окончить только четыре класса.

Потом работал на пана: пахал, сеял – в общем, обычная крестьянская работа, которую только можно придумать в сельском хозяйстве. И отец мой работал на пана. Земли своей было мало, что-то около пяти гектаров, да еще и никуда не годная... А паны имели по 24 гектара, и все у них было более-менее: дома, деньги, прислуга. Они быстро богатели, а мы становились еще беднее.

- Как звали вашего пана?

- Да у них там сплошь одни паны. Куда ни плюнь, везде пан. Разные были паны: Ягуневский, Маржинский и другие. Это были осадники. Осадники – это пилсудчики, которые гнали нашу Советскую власть из Польши аж до Тернополя и дальше.

(Оса́дники (польск. osadnicy, ед. ч. osadnik — поселенец) — вышедшие в отставку солдаты, офицеры польской армии, члены их семей, а также гражданские переселенцы-поляки, получившие после окончания советско-польской войны и позднее земельные наделы на территориях Западной Украины и Западной Белоруссии с целью активной полонизации (ополячивания) территорий, отошедших Польше по Рижскому мирному договору 1921 года).

А в 39-м пришла пора побегать полякам. Собственно особой войны тогда не получилось. Возникали отдельные стычки, которые полякам ничего не давали. Панов с запада гнал немец, с востока прижимала Советская власть. Польша к войне оказалась не готова. Со времен 20-х годов много воды утекло. У Красной Армии появились сильные танки, а поляки остались на лошадях, и ничего у них не было, кроме этих лошадей да трех самолетов, каких-то кукурузников.

Когда пришли наши войска, люди расправили плечи и вздохнули свободнее. Жизнь изменилась в лучшую сторону, начали организовываться колхозы.

- То есть вам в колхозе нравилось?

- Нам – да. Уж точно лучше, чем при панах! Но надо сказать, колхоз появился не сразу. Сначала сделали что-то вроде объединения, а уже потом и колхоз организовали.

Мне шел тогда 17-й год. Устроился кладовщиком на складе, помогал родителям. Вообще, можно сказать, что перед войной пошла самая такая радостная жизнь.

- Начало войны вы помните?

- Отлично помню. В субботу выдался красивый летний вечер, а наутро, в воскресенье на восток пошли огромные немецкие самолеты. Мы не знали, что началась война, подумали, может, идут учения какие-то. Потом начались бомбежки близлежащих аэродромов. Разбомбили школу, учителя в ней убило. И осталось такое впечатление, что буквально тут же появились немцы. Пришли ужасные… и настолько дико пришли. Боялись люди их, как не знаю, кого только можно бояться. Заходили в хату, брали все, что им нужно, а что не нужно – ломали-крушили. Плевать им было на все на свете.

К нам зашли: поросенок им попался на глаза какой-то – забрали. Кур переловили...

Наелись, повеселились и начали продвигаться дальше. Вроде бы затихло все. Потом вдруг надумали гнать молодежь в Германию на работу. Куда нам, молодым было деваться?

А паны не вернулись?

Нет, паны не вернулись. Но с приходом немцев появились полицаи. У нас туда пошли те, кто недолюбливал Советскую власть или был ею обижен. В полицию записался и кое-кто из поляков.

Полицаи всех знали в округе, и многих держали на учете. Все знали, что я комсомолец, и меня, разумеется, тоже взяли на карандаш. Отец каждый день ходил отмечаться, мол, сын на месте, сидит тихо, в лес не ходит.

Дело в том, что я был не просто комсомольцем, а секретарем комсомольской организации. Поэтому ребята смотрели на меня вроде как на главного…

Все началось с поиска оружия и боеприпасов. Этого добра вокруг лежало навалом. Прошел фронт, места боев остались нетронутыми. Первое свое оружие – автомат ППД я нашел на болоте. Смазал его, привел в порядок, и почувствовал себя намного увереннее.

Осенью 41-го разнеслась первая весть о партизанах. А в начале 42-го года мы исподтишка начали жечь мосты и резать телефонную связь.

Потом получилось так, что с уходом в лес тянуть уже больше было нельзя. В мае 42-го нас зачислили в партизанский отряд «За Родину» бригады имени Александра Невского, соединения Капусты. На этом наша самодеятельность закончилась. Здесь, в партизанах, все уже было организовано вполне серьезно. В отряде нас числилось более ста человек. Дайнеко, до войны работавший секретарем райкома в Гродно, был в отряде замполитом, некий Иванов – командиром.

(Дайнеко Иван Трофимович, 1912 года рождения, принимал участие в партизанском движении Белоруссии в составе отрядов «Смерть фашизму» и «За Родину» бригады N 123 Полесской области с июля 1941 года по 15 июля 1944 года. В партизанах занимал должности: с июля 1941 года уполномоченного особого отдела, с 24 мая 1942 года командира отряда.

В боевой характеристике, подписанной командованием бригады на него, записано: «Тов. Дайнеко И.Т. по решению Полесского обкома КП(б)Б оставлен в тылу противника. В бою с немцами около д. Смыковичи командовал группой 10 человек, в бою было убито 5 фрицев. С 24 мая 1943 года т. Дайнеко И.Т. назначен командиром отряда «За Родину» бригады 123. Отряд «За Родину» за период руководства т. Дайнеко пустил под откос 5 эшелонов противника, взорвал 2 танка, 7 автомашин, произвел 120 взрывов рельсов, принял 10 открытых боев с противником, при этом убито до восьмисот немецких захватчиков. Филипп Филиппович Капуста – один из организаторов и руководителей подпольного и партизанского движения в Минской и Белостокской областях. Родился в 1907 году в д. Желтое Пятихацкого района Днепропетровской области. Прим. – С.С.)

В отряде мне выдали ПД, научили обращаться с ним, и с этим же пулеметом я приехал во Львов. Но про это скажу ниже.

Расскажите про первый бой у партизан.

Первый серьезный бой с моим участием произошел на железной дороге между Гродно и Рыбницей.

Пошли рвать эшелон (обычно ходили группой в шесть-семь человек), залегли на окраине леса. Было хорошо видно, как по рельсам идут четверо полицаев. Им, конечно, не позавидуешь – постоянно кого-нибудь партизаны на железной дороге постреляют, порежут, потом дорогу подорвут.

Но и нам было не просто: немцы заставили селян вырубить весь лес и распахать землю на сто метров с каждой стороны от железки, чтобы партизаны не подходили близко. Попробуй, гранату добрось на сто метров! И стрелять им опять же удобно – пока ты эти сто метров пробежишь. Да по три – по четыре человека вдоль дороги ходят вооруженные винтовками полицаи. Немцы сами не охраняли, они их контролировали. На каждые 250-300 метров – пост. Так что не все так просто.

Ну, залегли в лесу, дождались ночи, потом ножами сняли пост…

А кто снял?

Ходил… не помню его фамилию, Алик-парашютист из Москвы, с напарником. Вообще, надо признать этот Алик серьезный был парняга. Его прислали оттуда, из России, как тогда говорилось – с Большой земли.

Сняли пост, заминировали железную дорогу.

Но немцы не пустили сразу поезд, а сначала прогнали груженную щебнем платформу – они так частенько практиковали. И все это дело подорвалось. Немцы попрыгали с платформы. Завязался бой. Группа разбилась, мы остались вчетвером. Отстреливаясь, отошли в лес.

До отряда лесом нужно было идти 15 километров. Вся группа собралась к утру. Потерь не было…

Вот так незамысловато сложился для меня первый бой.

Задание считалось выполненным?

Мы выполнили его частично. Частично, потому что поезд не взорвали из-за этой чертовой платформы. Но были и другие случаи, когда ходили удачно.

Что за мину, вы тогда заложили?

В основном мы использовали английские мины: некоторые просто бросали (Вероятно, мина нажимного действия, быстро устанавливаемая на рельсы), некоторые прицепляли к паровозу (Так называемая «липкая» мина), бывало, закладывали обыкновенный тол с взрывателем.

Тогда поставили тол с гашеткой. Когда поезд шел, то нажимал на эту гашетку и срабатывал взрыватель.

Тол закладывали по-разному: по два килограмма, по килограмму, по полкилограмма – все зависело от данных разведки и предполагаемой цели. А то еще на отходе, если немцы преследуют, ставили между деревьями натяжную мину…

Да по-всякому воевали. Ходили часто в засаду. Немцы едут или идут, мы их обстреливаем, убиваем, потом бежим в лес. Облавы, блокады, переходы – и так без конца.

Бывали и удачные подрывы, можно даже сказать, очень хорошие. Например, в районе Бреста спустили под откос поезд с большим количеством вагонов груженых танками и живой силой. Все летело, трещало так, что будь здоров. В тот раз мину поставили уже на шнур, который тянули почти на 150 метров! Потом маскировали его! Заложили аж два килограмма тола. Командование выдало нам хорошую электрическую машинку для подрыва. Я уж сейчас позабывал все, как это правильно называется…

Платформе дали проехать, а когда пошел состав, то рванули под паровозом. Рельсы разошлись, паровоз клюнул вбок, и за ним поезд пошел трещать. Мы бегом к своим. Прибежали, захлебываясь от восторга... Такая радость была у всех от этой удачи.

Хотя немцы боялись быстро водить поезда, но в этот раз получился хороший ущерб – весь состав полетел под откос. Потом уже сообщали в отряд через доверенных людей, что там получилось в цифрах. Но это уже дело командиров, а мы обычные рядовые мало знали.

Как-то награждали за подрыв поезда?

О награждениях объявляли, и не один раз. Но что толку. Наград никто не видел – их просто не откуда было взять. У партизан все не как у людей. Фронт есть, раненые есть, а госпиталя – нет. Если тебя ранят, то это уже большая беда. Ты стал обузой. Оставить тебя где-то у хозяев? Немцы найдут – расстреляют их и тебя. Война есть война. Без раненых и убитых никак нельзя. А сколько раз неудачно на железку ходили. Взять тот же случай, когда Алик погиб…

18-го июня пошли на подрыв дороги в Гродненской области. Как обычно пошло семь человек во главе с Аликом. К шести часам подошли к железке. Мне говорят: «Володя, ты самый молодой, иди первый. Давай вон там, в стороне, горкой обходи». А уже у дороги перебороновано с двух сторон, да у меня еще мешок с толом за спиной. Но тут не поспоришь. Надо так надо. Я пошел вперед, за мной Шушкевич. Третьим должен был идти Алик и все остальные. Мы перешли железную дорогу, посмотрели, махнули им рукой. Они сунулись… и тут залп из кустов. В общем, попали под перекрестный огонь. Троих убили на месте. Алик еще успел дать очередь, потом тоже затих…

Там кустики росли на пригорках. Поэтому мы и не заметили, как угодили в засаду – сидели фашисты с полицаями, караулили нас.

Мы с Шушкевичем рванули в лес. По нам стрелять. Мысль еще мелькнула – «Если в мешок попадут, то мучений точно не будет». Бежали, бежали, уже сил нет никаких. Потом вроде тишина…

Отлежались, пошли через лес, смотрим – через ржаное поле идет отряд Ковалева. А дело к ночи. Рожь уже взошла большая, но видим их хорошо. Выйти бы к ним, к этим хлопцам... я знал некоторых ребят из отряда Ковалева. Решили не рисковать – «Давай, пройдут, мы сзади пристроимся, а потом объяснимся что да как». Пристроились сзади к колонне. Идем вполне довольные своей находчивостью. Вдруг кто-то из задних шепчет: «Коляда, командир спрашивает, кого из ваших на железке постреляли?» Ух, ты! Все видели, все знают. А мы тут тень на плетень наводим…

Было какое-то разбирательство, проверка по поводу неудачи?

Некогда было разбираться. Люди радовались, что мы здоровы, пришли целые и невредимые. А потом опять диверсии, бои, болота эти проклятые…

Вы сказали, что в полиции знали о вашем комсомольском прошлом. Ваш уход в лес не отразился на родителях?

Мать и отца расстреляли у меня на глазах в 42-м году…

Мы возвращались с очередного задания, кто-то предложил заскочить домой. Ребята разбрелись по хатам проведать родных и близких. И тут же предатели нашлись, подсказали…

Пришел домой, увидел родителей… и словно предчувствуя, что больше никогда не увидимся, мы проговорили всю ночь. А утром батька вскрикнул: «Володька, немцы едут». Смотрю – немец на коне и 11 полицаев. Но было уже поздно. Окружили хату, ворвались, и сразу начали...

Меня и отца с поднятыми вверх руками поставили под штыки между окон... мать что-то крикнула, выскочила. Бухнул выстрел…

Маму застрелили прямо возле хаты. Сестра младшая заплакала, а один полицай, порядочная сволочь, зная о том, что она сбежит, сказал: «Возьми, Любушка, девочка, крынку. Поди, принеси воды». Хорошо люди ее спрятали – жива осталась.

Такая вот случилась беда в селе Свислочь 3 мая 42-го года.

А мне и отцу стянули шеи постромкою, связали руки за спиной и посадили на повозку. Вся деревня видела как нас везли по улице, люди молча прощались с нами...

Повезли нас в Лунно. (Гродненская область. Прим. – С.С.) В пастарунку рассадили по разным камерам. (Пастарунак – тюрьма, участок) Отца вечером выводили, он закричал: «Володя, дорогой ты мой! Меня уже нет… я пошел. Слышишь?! Прощай, сынок!»

Его расстреляли. Больше я батю не видел. Не знаю, даже где похоронили. Полицаи потом на суде так ничего и не сказали.

А меня еще шесть дней били! Били до крови, до потери сознания, до отливания водой. И я думал, чтоб уж лучше бы убили, чем такое терпеть…

На седьмые сутки им все это изрядно надоело, и меня повезли на расстрел. Ко мне в кузов, словно мешки, еще забросили двух истерзанных до полусмерти незнакомых партизан.

Привезли нас с лес, на поляну, в болотистое место. Дорога только в одну сторону, и больше ничего нет, только конец поляны – мой конец! Сначала пришло отупение, и равнодушие… забрали первого. Залп. Что-то говорят мне. А, понятно – моя очередь…

Смотрю – лежит убитый, два полицая стоят, опираются на винтовки, курят. Немец с шофером расстелили коврик, закусывают, играют на гармошке. Мы для них уже не существуем. Как сказал батя: «Нас больше нет».

Я зарыл первого, которого они убили. Потом сам себе начал копать яму. Вдруг меня обожгло – сейчас и мне конец! Придет же третий, и будет закапывать меня! Какая лопата у меня хорошая. Хрен с ним…

И я их уложил. Одного рубанул лопатой по горлу, а другого хватанул в лоб. Бил, как мог – это ж ясное дело. Первый больше не поднялся, а второй, мне потом сказали, ожил. Но потом!

Как же я бежал по этим кустарникам, по этому ольховому лесу. Как я прыгал, не разбирая дороги, по всяким пням и кочкам!

Оказалось, я пробежал два километра на другую сторону болота, где пасли коров. А потом упал и забылся. Меня трясло как больного…

Понимаю, что я где-то лежу. Весь ссаженный, израненный. Слышу – колокольчик, и дядька-пастух – «Ну, ну». Потянулся к нему, мычу что-то: «Дзядзька, дзядзька». Тот: «Господи, да что с тобой такое, сынок? Что с тобой? Да ты не адтуль, дзе стралялі?», – «Оттуда», – «Боже ты мой. Попей малачка. Боже ты мой».

Хорошие люди в Беларуси. Тогда говорили, либо полицай, либо партизан – третьего не дано.

Через два дня я уже был в своем отряде. И все началось по новой: лес, болото, каратели…

Кто вас выдал?

Нас выдал Болесь Новицкий. Он из поляков. Знал, что мой отец с партизанами связан. Сам поехал в пастарунак и вызвал полицию. Я, к сожалению, сам до него не добрался. Но мой младший брат с хлопцами нашел его и укокошил.

Вы знали тех, кто вас бил в участке?

Одного помню. Был наш, из местных. А другие: кто из Жилич, кто из Стрельцов, кто из Лунно. Немцев много было.

Вы упомянули, что остался жив полицай, которого вы ударили лопатой. Как вы узнали об этом?

А это уже потом сказали, после войны. В 53-м году меня вдруг вызвали в военную контрразведку. Что такое? Вручают повестку на суд в качестве свидетеля! Приехал на суд в Гродно, а там все эти полицаи, которые остались живы. Они после войны попрятались по разным интересным местам. Одного нашли в финотделе в Польше! Среди них оказался и тот полицай с моей отметиной.

Как вы попали к Ковпаку?

В начале июня месяца 43-го (?) года мы услышали, что мимо проходит Ковпаковская дивизия. Они как раз расположились недалеко от дислокации нашего партизанского отряда. А Ковпак тогда уже гремел вовсю. Мы решили сходить посмотреть на них.

Смотрим – идут хлопцы с Украины, поют, на лошадях, чуть ли не у каждого пулемет. Сильное впечатление произвели на нас. Я говорю одному своему другу: «Давай, пойдем к этим лихим хлопцам. Что тут будем в лесу делать?»

Человек шесть со мной перешло туда. Никто нас не проверял, приняли без всяких вопросов. Так все и остались у Ковпака.

Я попал в эскадрон, которым командовал Зезюлин. Командиром моего взвода был Семенюк – очень хороший мужик. Помню еще пару отличных хлопцев: Добродеев, Кондратовец, Кулиш.

(Зезюлин Николай Антонович (1912) - белорус, ВКП(б), д. Карповка Лоевского района Гомельской области БССР, с 14.11.42 г. бронебойщик взвода бронебойщиков 1 сб Путивльского п.о. Соединения п.о. Сумской области, с 3.01.43 г. комвзвода бронебойщиков 1 сб, с 1-2.03.44 г. командир 1 эскадрона кавдивизиона 1 УПД им. С.А. Ковпака, 12.11.44 г. выбыл в связи с расформированием. Прим. – А.К.)

Лошадей поначалу у нас особо не было, передвигались на повозках. Но постепенно разжились лошадьми, седлами и стали похожи на нормальный эскадрон. Воюя в эскадроне, я не расставался со своим «Дегтярем». Второй номер у меня был Володя Хорошкевич. Он, кстати, к нам перешел из УПА. Правда после войны спецотдел пронюхал, что он был у этих, и его уволили.

Приходило много с УПА хлопцев. Они хотели воевать, их Ковпак даже в чем-то останавливал. Командиров отправлял пахать землю, а молодых хлопцев забирал всех. А взять, к примеру, моего командира взвода Семенюка. Тоже ведь с УПА пришел…

(Семенюк Николай Филиппович (1918) - украинец, ВЛКСМ, капитан РККА, служил в УПА, перешел на сторону партизан с оружием, помог в разгроме куреня П.Антонюка-"Сосенко" и офицерской школы в Свинаринском лесу, с 30.01.44 г., в феврале 1945 г. выбыл в связи с расформированием. Боец с фамилией Хорошкевич пока в с писках не найден. Возможна ошибка с произнесением или написанием фамилии. Прим. – А.К.)

Каких только национальностей не было. Воевали бывшие заключенные, бежавшие из тюрьмы. Там такой приходил сброд! Но «Дед» никому не отказывал, всем давал оружие, смело брал людей в дивизию, считая, что человек себя покажет в деле.

Вы лично видели Ковпака?

Ковпака я увидел в первый раз, когда он мне, грубо говоря, дал по заднице. Дивизия стояла в лесу под Ровно. Из леса выезжать категорически запретили. Однако запреты запретами, а кушать хочется… А было это все в 43-м году (?), в июне - июле месяце, помню, что уже рожь стояла высокая. Видим домик, и хороший такой, значит, домик. Мы в него заскочили – пахнет самогонкой. Но это я уже отвлекаюсь от дела…

Ничего страшного, продолжайте.

Хозяева что-то празднуют, сидят веселые – «Ой, хлопцы. Давайте, садитесь, поешьте». Они не знали, «бандеры» мы, от Ковпака ли. Одно понятно – из леса. Дали нам покушать да по бутылке в карман. Поблагодарили хозяев и галопом в лес. Думали такое дело украдкой провернуть... И надо же, едем, глядь – Ковпак! Стоит, плеткой по сапогу похлопывает. Первый раз его увидел так близко. Я же обычный рядовой, с ним не имел дела. А с ним там еще наш командир Зезюлин стоит. Боже мой, командир эскадрона! Попались! А это было страшное дело. Мы знали, что нас ждет…

«А ну, сюда, сынки». Подъезжаем. «А ну слезайте». Слезли. «Что там в кишени маешь?» Ну, что, достали бутылки. Самогонку забирает, и плеткой по одному месту с растяжкой... «Хлопцы, – говорит, – это я вам еще добро обишовся, может быть гирше».

(Из архивных документов следует, что Владимир Кириллович вступил в 1 УПД им. С.А. Ковпака в 1944 году. Прим. – А.К.)

Вот вы попали к Зезюлину. Куда дальше?

Готовились на Варшавский рейд, на Польшу. Последний был Карпатский рейд.

Нет, последний не был Карпатский, Вершигора ходил в Польшу. Ну, может быть...

Вы Руднева видели?

Нет, Руднева не видел, он там, в Карпатах погиб. А вот Вершигору видел, рядом с ним ездил. Бородач такой... Жена потом к нему приехала.

Вы не помните Брайко?

Не хочу про него разговаривать. Всех обрехал. Герой Советского Союза, и так себя ведет. Обрехал Руднева, секретаршу какую-то приплел.

На Ковпака начал клеветать, на всех…

Вы Бакрадзе помните?

Тот, который артиллерист? Усатый такой, по-моему… Огромный, интересный мужик.

Говорят, у него передние зубы были выбиты…

Ну, милый. Я такие вещи не вспомню уже… я был рядовой солдат и только выполнял задания. Скажут, мол, становись с пулеметом сюда, или иди, стреляй туда – вот мое дело. А чтобы я там где-то среди командиров крутился, такого не было. Это уже потом я учился и пошел вверх по лестнице.

Ветераны соединения вспоминали о Карпатском рейде?

Это было страшное дело. Никто не хотел про него вспоминать…

Венгры или словаки в отряде вам не встречались?

Венгры всегда были не в контакте с Ковпаком. Венгры – это была макулатура немцев.

Как вас встречало население?

Самым хорошим образом. Ковпака гуцулы встречали хорошо, они его в повозке привезли аж в Тернопольскую область. Оттуда разбитый отряд возвращался группами. Вот на Волыни по-разному было. На Ровенщине принимали несколько лучше.

Мы убивали только фашистов и полицаев, населения не трогали. А то, что сейчас говорят – это полная брехня!

Спрошу в лоб. Вы брали продукты у местного населения?

Да когда как… где-то были имения, где-то разбивали полицейские участки, где-то кулачье осталось. Вот там и брали в основном.

Вот что я вам расскажу про продукты и местное население…

Волынь 1944 год. Никонов и Семенов утром объявляют построение. Эскадрон, 200 с лишним человек построился в четыре ряда. Перед строем выкопана яма и стоят два хлопца. Громко, чтоб всем было слышно, говорят: «Вот пришел крестьянин и сказал, что один забрал сапоги, а второй забрал костюм. Это мародеры!»

Потом еще кто-то выступил, Вершигора, Никонов… он, кстати, тоже потом во Львов приехал. Настолько это было неприятно, что оставили их (?), и другие уже думали: «Попробуй так. Тоже будешь мародер». И вроде можно полазить по сундукам и забрать что-нибудь, но уже боялись и не брали ничего. А так где-то, говорят, расстреливали, но я не видел. Клич такой: «За мародерство – расстрел». Не имеешь права обирать людей!

С «медведевцами» встречались?

Встречались. Мы им: «Здравствуйте!» В ответ: «И вам не хворать!» У них свое дело, у нас свое. Тихо встретились, тихо разошлись.

Опять сложный вопрос… вам доводилось оставлять раненых?

Раненых возили на повозках, пока было можно…

Я сам был дважды ранен. Первый раз в ногу, второй раз тяжело – в пах. Это еще в Белоруссии было, в Гродненской области. При подходе к железной дороге мы опять напоролись на засаду немцев. Они открыли сильный огонь. Меня тогда ранило в ногу, и я уже ничего не мог… Хорошо хлопцы меня не бросили, уволокли быстро. В отряде был какой-то фельдшер, он определил, что пуля застряла в ноге, и ее нужно доставать…

Щипцами достали эту пулю. Своим, так сказать, способом. Были у нас там хлопцы-умельцы.

А второй раз ранило осколком от авиабомбы. Это уже было под Ровно. Пока не оклемался, меня возили на повозке. Не бросили!

И этих хлопцев, моих друзей, таких как Добродеев, Кондратовец, Кулиш, каждого надо вспомнить добрым словом. Они уже все умерли, я один тут остался. Ни кого не осталось с дивизии Ковпака теперь...

(Добродеев Сергей Константинович (1910) - украинец, с 7.11.43 г., 12.11.43 г. выбыл в связи с расформированием)

Потом Ковпака забрали в Киев. Остался Вершигора. При нем началось расформирование дивизии. Расформировка проводилась под Ровно в селе Листвин 20 ноября 44-го года. Сделали три эскадрона. Один эскадрон ушел в Житомир, второй – в Киев, а я с третьим попал во Львов. Остальных хлопцев погрузили в эшелон и отправили на фронт. Многие мои друзья уехали, и не вернулись.

Наш эскадрон в 120 сабель Зезюлин привел во Львов. Мы расположились на Подзамче. (Подза́мче — местность в Шевченковском районе Львова) Там сохранились польские казармы, конюшни, какой-то корпус. Быстро организовали санчасть, оружейную, привезли продукты, оружие.

Первые две недели я спал в казарме, не выпуская из рук пулемета. С ним ходил и по улицам. В наши обязанности входило патрулирование улиц и поддержание общественного порядка. Ездили по три – четыре человека на лошадях, патрулировали, также проверяли светомаскировку. Это уже была структура МВД. Трудностей тогда хватало. Действовало очень много уголовников разных мастей. Трудно привыкали к городу после леса. Один раз элементарно заблудились. Помыкались, потом кто-то говорит: «Семенюк, отпускай поводья. Лошадь, она сама приведет. Где ты не знаешь, а лошадь приведет, откуда пришла». Пустили лошадь, смотрим – зеленые ворота. Привела нас в эскадрон…

Потом работал здесь, учился, ходил в вечернюю школу. Был еще командиром отделения, заместителем командира взвода, командиром эскадрона. Закончил 10 классов, потом окончил университет МВД. Потом заочно окончил Киевскую школу милиции. Отучился, пошел в уголовный розыск. Где только не работал. Я тогда очень сильно увлекался самбо. Стал преподавателем. Прошел шестимесячный курс. Однажды из Москвы приехал Харлампиев. Со всей Украины собрали по одному хлопцу. Мне командир эскадрона говорит: «Володя, только тебе и идти, ты у нас самый здоровый».

(Анато́лий Арка́дьевич Харла́мпиев — исследователь национальных видов борьбы народов СССР, один из основоположников борьбы самбо, заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер СССР)

Шесть месяцев на Динамо проходили специальный курс. Изучили боевой раздел самбо и спортивный. Потом я организовывал команду для выступления в Киеве. Получил мастера спорта, потом Заслуженного мастера спорта, преподавателя высшего класса по самбо. Преподавал в милиции, в школе подготовки. Работал в Польше шесть месяцев, учил поляков в полиции самбо. Меня туда вызвали, потому что надо было послать человека, владеющего польским языком. Вот там я хорошо подзаработал.

Один раз, уже поздно вечером, иду с тренировки. Из переулка кто-то не своим голосом верещит. Оказалось, три гарных хлопца надумали изнасиловать девицу. Оружия с собой не было, но разбираться-то надо… Сколько мы там бодались, не помню, но в итоге всех троих я все-таки уложил «на лопатки».

С бандеровцами приходилось сталкиваться?

Ну, я не знаю, были ли это бандеры, или это были обыкновенные уголовники. Всяких тогда хватало. Меня бандеровцы не хватали, ни я их. Я не имел с ними дела никакого. Они тоже где-то вылезали, где-то что-то делали, но этим занималось МГБ. Это не была работа эскадрона. А эскадрон – сугубо уголовные дела, охрана, патрулирование. Вот где-то зажгли там электростанцию, подрыв дороги, нападение на продуктовую базу.

Как-то пригласили нас в клуб милиции на праздник, а потом выдали по сто грамм выпить. Да мы еще чуть добавили. Говорят: «Хлопцы, ждите. По одному не ходить!» А мне что-то не захотелось ждать, пошел один. А хлопцы кричат: «Володька, не дури. Подожди, вместе пойдем», – «Да плевал я на все». Дошел до театра, а мы шли с парка Костюшко, вдруг кто-то сверху бутылку прямо перед носом как пульнет. Смотрю вверх – в окнах темно. Потом свет зажегся. Вторая бутылка летит... Я им туда из ТТ бабахнул пару раз. Тишина…

Немного не дошел до кинотеатра Богдана Хмельницкого, из полуразрушенного дома выбегает размалеванная девка. А мы уже мы были инструктированы! Подбегает: «Ой, я боюсь, боюсь. Будь ласка, я пийду з вами?» Хватает меня под руку, достает «Казбек», кажет: «Закури». Тут ясно уже – точно ловушка. Но что же делать, думаю: «Давайте, попробуйте. Сейчас посмотрим, кто кому прикурит». Отшвыриваю ее, а она опять лезет. ТТ взвел – «Давай родная, закурю. Хрен с тобой». Держит меня за руку…

Выходят три лоботряса с развалин – «Прикурим, пийди до мене, людына, прикурим». «Ну, – думаю, – сейчас все вместе прикурим». Ночь, вокруг никого нет, где-то два часа ночи. Эту я швырнул еще раз, она полетела. Пистолет вытащил, они все равно идут. Наметил себе – двоих точно успею положить, а там посмотрим…

Вдруг из подъезда выскакивают автоматчики. И под прицелом автоматов все подняли руки – и бандюги, и я. Завели нас в районный отдел милиции. Меня, конечно, сразу узнали, а эти остались ночевать. Потом начали их крутить, потянулась ниточка: убийства, грабежи, шубы у них нашли.

Вы говорили, что в деревне оставались поляки? Они не шли в партизаны?

Нет, не было такого. В Белоруссии точно, да пожалуй, и у Ковпака тоже. Евреев хватало. Эти хорошо воевали. Они были обиженные на немцев – на смерть шли. Помню, у нас воевали Плоткин и Киппер. А Киппер отчудил – сбил самолет в Беловежской пуще. «Рама» крутилась-крутилась. Он не выдержал, приложился, врезал...

А стрелять-то категорически запрещено. Командир бежит с пистолетом – «Вашу мать, да…» Ты подумай, не с пулемета, не с ПТР, а с обыкновенной винтовки попал в бак, и «рама» эта огромная полыхнула и рухнула в лес. Сначала чуть ли не под расстрел, а потом все-таки дали «Красную звезду». (Киппер Адам Моисеевич – 1913 г.р. еврей, член ВКП(б), уроженец мест. Колки Волынской области, с 5.12.42 г. боец 7 роты 1 сб Путивльского п.о. соединения п.о. Сумской области. 12.11.44 г. выбыл в связи с расформированием.

Ковпаковцами за все время боевых действий по некоторым данным было подбито 11 самолетов противника. К сожалению, не во всех случаях указано, кто именно сбил самолет. История со сбитыми самолетами описана многократно. В воспоминаниях г. Розенблата написано, что в самолет стреляло много бойцов кавэскадрона, в том числе из ПТР и РПД, у Киппера же была простая винтовка, но он всем говорил, что именно он сбил самолет. Его потом шутя так и прозвали "Киппер, тот, что сбил из винтовки самолет». Прим. - А.К.)

Что это за фото?

Это я в партизанах с друзьями. Три Володи, партизаны. Нашли фотографа. Он умудрился под каким-то хитрым светом сделать эту фотографию.

В центре Скропко Володя, третий… ты подумай, забыл!

Оба погибли, когда пошли в армию от Ковпака.

Медали у вас есть за войну?

Медали «Партизан» I и II степени, два ордена «Отечественной войны» и всякие другие украинские награды.

Во время войны дали «За боевые заслуги», «Партизан» I степени, «За победу над Германией».

Вам не доводилось встречать самолеты с большой земли?

Видел где-то в Белоруссии какой-то аэродром. Автоматы привозили, одежду привозили. В Тернопольской области один раз американцы сбросили нашей дивизии одежду. Ходили хлопцы потом в защитной форме.

Сначала бегали, искали парашюты. Потом старшина распределял все это дело. Кто имел хорошее обмундирование, тому не давали, а кто не имел – получил. Брюки, ботинки эти здоровые на шнуровке. Мне ничего не попало, потому что у меня была нормальная форма: немецкие штаны, немецкий френч – все целое и все в гнидах…

Хватало вшей?

По-моему каждый, кто воевал, помнит, как они над костром трещат, сыплются. Или можно их в кипяток. Хорошее дело!

Но вот у нас в деревне войны не было, но вшей тоже хватало – страшное дело. Да что деревня! В трамвае во Львове, бывало, едут люди, а по ним вши ползают.

Вот вы, наверное, не помните... Были такие гребни. Усядется вся большая семья, как начнет чесать. А на столе лежит медный поднос большущий, для вшей. И вот чешут. А потом не хватает уже сил вот так убивать, гребнем давят, и трещат они под этим гребнем.

Вот в 45-м году мы стояли в командировке в Шевце. Это Львовская область, районный центр. Охраняли там скот, зерно, сено для лошадей. Я и один еще белорус, Шпадарук поехали в баню. Приехали, лошадей поставили около бани, заходим – «Треба передавать усе в пропарку», – «А як же ж, передавай». Отдали все пацану в прожарку, оставили сапоги, шубы, ремни, автоматы. Купаемся, а он все не выходит и не выходит. Мы уже померзли, ждем его. Является – «Панове, все сгорило», – «Як все сгорило? Твою мать!» – «Сгорило все. А дэ вы живете?» – «В Кныша живемо», – «Йидте, я вам привезу туда все. Все вам привезу. Вы меня найдете, вы знаете, где я працую, так что я як збрешу, то вы со мной расправитеся». Мы, значит, ехать как? Сапоги, шуба и больше ни хрена, да на голове шапка. Завязали ремни, взяли автоматы, сели. А уже вечер, коров гонят. Мы выскочили, лошади как рванули, а шубу подняло ветром. Сидим на холодном седле, как собаки. И за шубу нельзя схватить, потому что лошадь бежит, и эту лошадь хрен удержишь. Потом смеялись с нас. «Ну и кавалеристы. Появились с голыми сраками. Ездили тут по Шевце».

Но ничего. Пацан принес отличную офицерскую форму, кальсоны, рубашки принес. Где-то связь имел.

(Шподарук Федор Степанович (1922) - белорус, с 16.11.42 г., 12.11.44 г. выбыл в связи с расформированием, Указом ВС СССР от 7.08.44 г. награжден орденом Красной Звезды. Прим. – А.К.)

Пару слов для русского читателя.

Я знаю белорусский, знаю украинский, польский знаю, на русском, как видишь, с тобой общаюсь. Хочу, чтоб мы все вместе общались на этих языках, и нашли один общий язык – язык взаимопонимания.

Да… И особо там не расписывай про меня, мне это совсем не обязательно.

Рекомендуем

22 июня 1941 г. А было ли внезапное нападение?

Уникальная книжная коллекция "Память Победы. Люди, события, битвы", приуроченная к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, адресована молодому поколению и всем интересующимся славным прошлым нашей страны. Выпуски серии рассказывают о знаменитых полководцах, крупнейших сражениях и различных фактах и явлениях Великой Отечественной войны. В доступной и занимательной форме рассказывается о сложнейшем и героическом периоде в истории нашей страны. Уникальные фотографии, рисунки и инфо...

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus
Поддержите нашу работу
по сохранению исторической памяти!