КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ. Родился в 1922 году в деревне Городино Себежском районе Псковской области. В Красной Армии - с 1940 года. Службу проходил в 23-м радиополку связи в составе Ленинградского военного округа, затем - в качестве курсанта 2-го Ленинградского авиационно-технического училища. С июня 1941 года в составе истребительного батальона воевал в Псковской области, находился в окружении. В октябре 1941 года попал в плен. Находился в центральном лагере военнопленных в Риге, затем в концлагерях в Германии и во Франции, три раза бежал, не неудачно. В июле 1943 года сбежал из концлагеря в Сан-Дизье, скитался по разным местам, потом находился в подполье, выполняя различные диверсионные задания. В июне 1944 года вступил в партизанский отряд маков - 2-я рота партизанского отряда имени Евгения Моге. В его составе в должности командира взвода "русских" воевал до сентября 1944 г. С 1945 г. находился в фильтрационно-проверочном пугкте для советских граждан в городе Цейтхайне. С 1947 г. - в городе Нарва Эстонской ССР. Работал стрелочником на станции Нарва, на текстильном комбинате "Кренгольмская мануфактура" помощником мастера.
ДОВОЕННЫЕ ГОДЫ
Родился я 4 августа 1922 года в деревне Городино Себежского района тогда уже Калининской области, потом - Велико-Лукской области, а теперь - Псковской области, в семье крестьянина-середняка. Учился сначала в начальной школе в селе Рудни, потом в семилетней школе в селе Чернея. Когда наша семья переехала на станцию Себеж, я стал там учиться в средней железнодорожной школе № 104. Ее я окончил в 1940 году. В том же 1940 году там меня досрочно призвали в армию, так как тех, кто имел среднее образование, призывали одним годом раньше, чем других. Служил я в городе Баку в 23-м радиополку, где были самолетные радиолокаторы. Потом с 76-м отделением радиобатальона, в составе которого я находился, был направлен в Ленинградскую область на станцию Песочная. Оттуда меня направили во 2-е Ленинградское авиатехническое училище.
НАЧАЛО ВОЙНЫ, ОКРУЖЕНИЕ, ПЛЕН...
Потом неожиданно началась война. Тогда мы находились в Ленинграде и готовились к физкультурному параду. Нас, всех курсантов, по тревоге направили в город Остров Псковской области. Там, за городом Островом, мы заняли оборону. Была уже слышна перестрелка, но нас в это время сняли и отправили непосредственно в город Остров. Двое суток грузились, так как были бомбежки. Потом нас привезли в Гатчину, а оттуда утром отправили пешком в село Лисино, что недалеко от Тосно. Там из нашего училища сделали истребительный батальон, после чего всех нас пешком отправили в Вырицу, расположенную в 60 километрах от Ленинграда, а оттуда - к Волхову. Затем к дивизиону, где было наше училище, присоединили нас, полк МВД и полк народного ополчения. Заняли оборону, приняли бой с немцами, сутки держались, в итоге их отбили. Потом увидели, что у нас начались стрельба и пожар. Оказывается, немцы у нас высадили свой десант. Но мы уже в то время попали в окружение. Ходили несколько раз в атаки к селу Бородня, чтобы прорваться из окружения. Однако непосредственно у села Бородня половина наших погибла.
Потом заняли Городню. На помощь к нам пришли два броневика. Но немцы выгнали нас из села. Потом мы снова заняли Городню и немцы снова нас выбили оттуда. Мы, восемь человек, стали выходить с окружения, остальные же пошли самостоятельно. Вечером мы собрались у опушки леса и хотели послать разведку. Но в это время на нас посыпались мины. Было очень тошно. Бросились обратно в болото. Я оказался вместе с курсантом какого-то училища Еременко. Уже потом, когда я попал в плен, в лагере в Риге встретил около пятидесяти человек из нашего отряда, в частности, курсанта Демина, - они дошли до реки Волхов и при переправе были захвачены немцами в плен. Всю ночь мы бродили по болоту, а под утро заснули. Проснулись от внезапного окрика "Руки вверх!" Немцев было семь человек. Они нас забрали и свели в деревню, потом направили в лагерь в город Порхов, а уже оттуда - в центральный лагерь в Ригу. Это произошло 3 октября 1941 года. В лагере находилось несколько тысяч человек. Там нас почти не кормили. И там же я видел, как люди вырезали у мертвых трупов икры ног и ели это мясо. Когда немцы стали нас обыскивать, то у одного из нас нашли это мясо. Комендант лагеря перед строем его застрелил. На аэродром, где мы должны были работать, доходили кое-как. Кто не мог идти, того пристреливали. На аэродроме также работали вольнонаемные латыши, которые иногда давали нам поесть. Водили нас по 200 человек семь охранников.
Однажды нас, двадцать человек, отправили на разборку завалов в разбитые дома. Работали мы здесь целую неделю. Население нам подбрасывало еду. Охраняли нас четыре человека немца. Когда нам подбрасывали хлеб, мы набрасывались на него и разрывали в клочья. Охранник, пожилой немец, когда увидел это, то даже заплакал. Он после этого сказал нам, чтобы мы больше так не делали, а делили бы этот хлеб между собой, и люди бы пусть у забора пищу складывали. С тех пор стали делать так: люди складывали пищу у забора, а один из наших приходил туда и брал пищу, а потом делил на всех. Женщины приносили нам носки, белье и одежду. У меня был товарищ - Николай Смирнов, в довоенное время он проживал где-то под Ленинградом. Один раз он попал на работу, а другой раз не попал. Но я все равно то, что добывал на работе, делил с ним. Потом мы с ним бежали из лагеря. Кстати, у того пожилого немца-охранника, который плакал, как оказалось, сын попал к нам в плен. Он спрашивал нас, кормят ли у нас в плену, бьют или нет. Из лагеря мы уже готовились бежать, я готовил уже гражданскую одежду. За неделю я достал два осенних пальто и брюки, которые пронес под шинелью в лагерь.
Потом меня стали гонять на работу на аэродром. Путь был немалым: шли сначала по узким улицам города, потом - три километра за город, где аэродром находился. И вот, с этим Николаем Смирновым мы решили, что пока есть силы и возможности, надо бежать из плена во время того самого перехода на аэродром, так как в момент нашего передвижения по улицам шли на работу гражданские латыши. Мы одели под шинели пальто и продолжали идти в общем строю, потом сняли шинели и передали товарищам, а сам я, улучив момент, шагнул из строя на панель. За мной следом пошел и Николай. Вместе с ним мы зашагали с латышами, потом обогнали строй и свернули на поперечную улочку. Потом подошли к реке Даугава, умылись и повернули после этого к мосту. Но там находился пост по проверке документов. На этот раз народу шло по реке на тот берег много и мы проскочили. За эти сутки мы прошли всю Ригу, перешли на другой берег и затем прошли от города 30 километров в сторону Ленинграда. Мы тогда держали курс на Ленинград.
Это было уже в конце ноября 1941 года. Днем мы шли, так как ночью все очень заметно было, ночью спали в банях и сараях с сеном. Маскируясь под рабочих, ходили с лопатами. Так прошли шесть суток. Затем подошли к городу Мадона. Там находилась воинская часть. Решили пройти город Мадону поодиночке. Договорились встретиться в перелеске за городом. Я прошел через весь город, забрался в кусты и стал там его дожидаться. Ждал весь день и всю ночь. Так и не дождался его. Уже потом, когда меня поймали и мы встретились с ним на пересылке, я узнал, что его схватили в Мадоне прямо на улице.
Однажды, когда мы переходили через Мадону, заночевали в бане. Была суббота, баня оказалась теплая. Мы начали сушиться и разделись. В это время кто-то постучался. Но мы-то закрылись! Оказывается, хозяева бани что-то забыли и их сын пришел в баню и схватился за дверь. Я подошел к двери и сказал: "Сейчас я открою!" Человек этот убежал, а потом прибежал вместе с отцом. Оба были с пистолетами в руках. Нас вывели и повели босиком к себе домой. А сами - дрожали. Очевидно, оружие они хранили у себя незаконно, так как сначала сказали, что отведут нас в полицию, а потом решили отпустить. Видимо, боялись за свое оружие. Мы вернулись в баню и обулись. Товарищ мне сказал: "Пойдем отсюда быстрее". На это я ему тогда сказал: "Раз они нас отпустили, то надо попросить у них хлеба!" Я вернулся в дом и попросил у них поесть. Женщина вынесла мне круглый каравай хлеба и кусок свинины. Мы отошли от этого хутора примерно на 6-7 километров, нашли сарай с сеном и там же заночевали, а утром пошли дальше.
Но потом, когда я потерял Смирнова и понял, что его, по всей видимости, в Мадоне забрали немцы, я пошел по совсем другому пути: если раньше мы шли в направлении Псков-Ленинград, то теперь я шел в направлении на Себеж, так как сам родом был из этих мест. После этого находился в пути двое суток. А потом меня поймали. Произошло это так. Утром я вышел из сарая, где ночевал , пошел дальше, но на мосте через речушку меня забрали латышские охранники. Мост охраняли по очереди отец и сын. Когда я подходил, мост охранял отец. Он поздоровался со мной и по-латышски спросил: "Пленный?" Я ответил: "Да!" Он сказал: "Пошли со мной!" Я схватился за его винтовку, которая у него висела на плече, и ударил его перочинным ножом сзади, но попал не по шее, а по затылку. Он закричал, и тогда из дома выскочил его сын. Я побежал к мосту. Сын-охранник два-три раза выстрелил в меня, но не попал. В это время проезжала машина с немцами из Себежа. Они и схватили меня. Сын-охранник подбежал и ударил меня прикладом, но больше бить меня немцы ему не дали. Меня привели к ним домой и заставили дать мне еды. Старуха нехотя дала мне поесть. Немцы сказали, что отвезут меня в город, а там допросят и расстреляют.
В городе Гульбино меня сдали в латышскую полицию. Допрашивал меня латыш, который говорил очень хорошо по-русски. Тюрьма располагалась в бывшем здании ресторана. Этот офицер-лытыш мне сказал: "Видите, как времена меняются, в прошлом году я здесь с русскими офицерами пил водку, а теперь вот приходиться допрашивать русских". Он меня предупредил, чтобы я ему говорил только правду: он мне сказал, что только тогда сможет мне чем-нибудь помочь. Я ему сказал всю правду, но чтобы моих родителей не преследовали, фамилию назвал не свою, а своего друга - Кондратьева Александра Павловича. Меня посадили в "камеру смертников". Нас там сидело несколько человек: девушка-латышка, которая убила немецкого унтер-офицера, старик-латыш, у которого в бане нашли оружие и ва русских военнопленных, которые убили немецкого конвоира на работе.
Потом из камеры смертников меня перевели в другую камеру, а затем отправили в Ригу. По дороге, находясь на пересыльном пункте в Мадоне, я встретился со Смирновым - товарищем, с которым бежал из лагеря. Он сидел в соседней со мной камере, но в стенке была дырочка, через которую мы разговорились и узнали друг друга. На допросе, как я узнал от него, он не признался в том, что он бежал из лагеря, а сказал, что он парашютист, что его пытали и отбили ему легкие, и у него шла из горла кровь. Утром нас отправили в Ригу. Смирнова же оставили в Мадоне. Когда нас привезли в Ригу, то поместили в центральный лагерь, в так называемую штрафную роту. За побег нам дали по 25 ударов резиновыми палками. Лагерь наш был разделен на две части: из одной части брали на работы, а из другой - на работы не брали. Полиция у нас состояла из русских. На спине и груди у нас были обозначены красные круги, это означало, что мы штрафники.
Здесь, среди так называемых штрафников, я сдружился с таким старшим лейтенантом Голубем. С ним мы договорились бежать. За лагерем наши военнопленные рыли яму, но нас туда, как штрафников, не брали. Тогда за пайку хлеба мы договорились с теми, кого брали на работу: обменяться с ними шинелями и пойти вместо них копать яму. Недалеко от этой ямы был парк. Туда мы и собирались сбежать. Но у нас ничего не получилось. Дело в том, что в эту ночь из нашей роты бежало 18 человек пленных. Мы не знали об этом. Оказывается, они перерезали проволоку в лагере и ушли в сторону парка. Что было с ними там дальше, я так и не знаю. Но на другой день немцы нас, всех штрафников лагеря, отправили в Германию. Старшим над нами поставили одного моряка с острова Сааремаа (из Эстонии). Благодаря ему у нас по дороге умерло только два человека: он навел железную дисциплину и это нас спасло. Таким образом, в начале марта 1942 года нас отправили из Риги в немецкий город Штутгарт, и поместили там в лагерь строго режима.
В начале мая из нас отобрали 20 человек, в том числе и меня, и отправили работать на усадьбу, которая была расположена недалеко, всего в 20 километрах от города Штральзунд, к помещику Эрнсту Альбрехту. Нас держали в бараке под охраной три немца. Работали в поле. До нас туда пригнали 12 человек, которые потом были переведены на работу в лес. В первый день, когда мы попали к помещику, у нас уже один человек умер. Тех пленных, которые работали в лесу, охраняли два немца из гражданских. Избивали нас здесь по страшному. Я за время работы получил 87 ударов палками. Потом, когда "лесовиков" стали избивать, они взбунтовались и отобрали у одного охранника винтовку, но другой успел начать по ним стрельбу. После этого всех нас отправили в лагерь в Новый Бранденбург. Здесь нас хотели заставить служить в немецкой зенитной артиллерии, но никто из нас не хотел идти туда, и поэтому нас морили голодом. Из-за этого у нас много человек умерло.
В январе 1943 года нас в количестве 200 человек отправили в город Оснабрюк, который расположен в Голландии. Здесь мы сами строили себе лагерь. Это был рабочий лагерь. Так как город тогда бомбили американцы, мы работали по разбору завалов. Рядом с нами находился лагерь русских женщин. Там находилось около 3-х тысяч человек. Они бросали нам записки, мы с ними знакомились. Из нас человек шесть-семь, в том числе и я, ходили ночью к этим девчатам в лагерь.
Потом втроем, я, Минаков Петр Максимович (живет в Харькове) и Матвей (фамилию не помню, из Москвы), решили бежать. Убежали ночью. На вторую ночь легли спать во ржи. Слышали, что в темноте кто-то за нами ходит, но так как было темно, никого не видели. Оказывается, всю ночь за нами ходил полицай. Мы оказались у зенитной установки. Там нас и схватили совсем еще сонных. После этого нас поставили к забору лицом. Местные мальчишки кидались в нас камнями. Мы успели выбросить карту и нож. Потом приехали немцы и заставили нас бежать 12 километров впереди своего мотоцикла, а сами ехали. Затем привели в тот же самый лагерь, из которого мы бежали. Охранял нас один солдат. Он нас накормил, хотя комендант запретил это делать. Нас посадили в карцер на 21 сутки. Когда мы свой срок отсидели, нас привели обратно в лагерь к своим товарищам. Потом нас троих, которые сбежали и были пойманы, вызвали в комендатуру. Комендант стал агитировать, чтобы мы поступили в качестве прислуги в зенитную батарею. Мы отказались.
После того, как мы отказались служить в зенитной артиллерии, нас отправили в концлагерь Вольфен, который был расположен в 35 километрах от Берлина. Там мы еще раз отсидели в карцере и затем были направлены в лагерь. А потом начали у нас отбирать команды по 40 человек. Мы оказались с Минаковым в одной группе. Потом к нам перешел из другой группы Матвей, который также с нами бежал. И так нас отправили в Эльзас, в Лотарингию, недалеко от города Мец. Нас поместили в каменном сарае. Там мы разобрали отверстие и вылезли втроем в сад, но нас поймали в этом саду. Тогда мы сказали, что вылезли за табаком в поле. Нас оставили в лагере.
Весь наш лагерь работал на горе: там строили локационный пункт. Рядом росло много фруктов в садах. Мы носили по одной траверзе. Но немец, который к нам был приставлен, требовал, чтобы мы носили по две штуки. Когда немцы нас начали избивать, мы схватили лопаты, кирки бросились на них. Из города вызвали гестапо. Лейтенант гестапо, который к нам пришел, приказал охране бросить палки и нас не бить. Однажды к нам в сарай привели двух беглых русских пленных. Они несколько дней были в бегах, хотели пройти во Францию, но туда попасть было трудно. Их на следующий день куда-то увели. Потом мы узнали, что очень скоро нас отправят во Францию. Мы решили немного обождать, пока не устраивать никаких побегов, а уже во Франции сбежать из лагеря.
Скоро нас действительно отправили во Францию. Это было уже в июле 1943 года. Нас привезли в город Сан-Дизье. Лагерь наш разместился в центре города в одноэтажном каменном строении с забором - в бывшем здании школы. Классные комнаты были превращены в камеры. Нас в классе собралось 40 человек. Каждый день всех выгоняли на работу. Однажды двое наших прыгнули через забор со двора, но их поймали. После этого нас начали морить голодом. Как-то, помню, мы начали в камере петь "Интернационал". Наше окно выходило в переулок, а там было большое здание. Немцы, когда услышали, ворвались к нам, но мы схватили стулья и выгнали, закрылись от них изнутри. Французы, которые находились на улице, все это видели и слышали. Однажды к нам подъехал на велосипеде один француз, поздоровался с нами по-русски, а потом дал французско-русский словарь и записку со своим адресом. В записке было написано: "Кто убежит, приходите ко мне по такому-то адресу, в двадцати километрах от города". Оказывается, это был бывший русский военнопленный времен Первой мировой войны Александр Петров, который так и остался жить во Франции. Я взял словарик, а адрес взял один переводчик-еврей, который был с нами. Я потом забыл этот адрес.
Вскоре нас отправили к Бельгийской границе, за город Реймс к Вердену, это было в 300 километрах от Сан-Дизьена. Разместили в каменной конюшне. Там у нас один сокамерник умер. Теперь нас оставалось 39 человек. Однажды, когда мы рыли ямы под линию связи, немцы нас избили. Двое пригрозили уйти и ушли. Это были Марченко и Николай Лобанов. Нас после этого закрыли и на работу не выпускали, двое суток не давали есть, усилили охрану, хотели отправить в концлагерь. Потом немцы принесли нам поесть. Когда мы поели, немцы нам приказали помыть посуду. И тогда мы с одним товарищем решили сбежать. Колонка находилась всего в 20 метрах от конюшни. Я и еще один товарищ, белорус Иван, или "белый", как мы его звали, схватили стопки посуды и пошли к колонкам. Остальные товарищи поняли, что мы хотим убежать, и специально, чтобы отвлечь внимание часовых, устроили в конюшне драку. Я в это время качал воду, а Иван мыл посуду. Но когда началась эта драка, мы побежали в сад. Вслед за тем последовала стрельба. Иван был выше меня ростом и убежал далеко вперед. Я же запутался в проволоке забора. Потом дальше побежали, а после с ним расстались. Я выбежал в поле. Дело было уже ближе к вечеру. И вдруг я увидел: идет цепь немцев с фонариком. Я сразу же спрятался за ботву сахарной свеклы. Начался дождь. Солдаты пришли мимо и меня не заметили. Скоро они уехали. А дело в том, что когда мы до этого еще работали и копали ямы под столбами, я на другой день нашел записку, где было написано: кто убежит, приходите ко мне по такому-то адресу в деревню в 20 километрах от города. Эта записка была у меня. Я и пошел в эту деревню. Когда дошел до деревни, то спрятался в сарай со снопами. Весь день провел в сарае. А вечером пришел по указанному адресу. Там меня встретила какая-то девушка. Она позвала отца. Он оказался русским, тоже, как и я, военнопленным, но времен Первой мировой войны. Он меня почему-то испугался, но дал карту, денег и хлеба.
ПУТЬ В ПАРТИЗАНЫ
Дальше отправился в Сан-Дизье. Шел до города целых 18 суток. По дороге повстречался с поляками, которые работали свободно во Франции. Они переодели меня в гражданское. Потом я пришел в деревню Пти-Клош (Маленький колокол) и спросил местных, есть ли в деревне поляки. Мне показали. "Поляком" оказался наш бывший военнопленный, которому французы выхлопотали польские документы и он жил нелегально. Он оставлял меня у себя, но я все равно ушел. Тогда он мне дал карту, денег, хлеба. Уже потом я еще раз с ним встретился. Это было в сборном пункте для советских граждан, для их отправки на родину, в городе Борегарде.
Около города Шалон на марше меня поймали французские полицейские. Их было двое на велосипедах. Они привели меня в дом, накормили, дали карту, дали карту и показали дорогу. И я пошел в обход Шалона. Потом пришел в Сан-Дизье, побывал у школы, в которой размещался лагерь для военнопленных и где я когда-то сидел. Потом зашел в соседний дом, где жили французы и очень хорошо к нам относились. Когда я им объяснил, что сам из лагеря, который находился в школе, одна женщина расплакалась: у нее недавно погиб на работе муж. Я спросил у нее адрес того старика, которого разыскивал и адреса которого у меня не было, но она его не знала. Я пошел из города и увидел указатель со словом "Кузансель". И как только увидел, то сразу же вспомнил, что старик писал о Кузанселе. Поэтому сразу же пошел в этом направлении. Когда пришел в село Кузансель, то спросил, есть ли в селе поляки. Мне показали на одного поляка. Я подошел к нему и у него спросил, живет ли здесь русский часовщик. Он мне ответил, что в километре отсюда, в деревне Кузанс, живет русский. Я пришел в Кузанс и там нашел этого старика. Зашел к ним. Меня встретила его жена, мадам Жан. Я стал с ней объясняться по словарику, который у меня был в руках, и она сразу его узнала: этот был ее словарик. Потом приехал с работы ее муж Александр Петров. Ему тогда было уже 62 года. Это было 16 декабря 1943 года.
Я остался жить у Александра Петрова, и прожил у него так пять дней. Читал книги в его библиотеке, намечал свой маршрут дальше, так как хотел прорваться к французским партизанам в отряд, чтобы немцам за все отомстить. Он мне сказал: "Никуда ты не пойдешь, так как партизан ты не найдешь, а они тебя будут бояться как шпиона". Тогда мне этот старик предложил съездить в одно место. Я узнал, что у него имеются четыре винтовки и два пистолета. Он меня переодел и мы поехали к одному его товарищу на велосипедах. По пути повстречали немца. Старик меня спросил: "Сумеешь его убить?" Я сказал: "Дайте пистолет!" Он мне дал пистолет. И когда я догнал немца, два раза выстрелил в него и убил его. Пистолет взял себе, а самого немца оттащил в канаву. Потом приехали со стариком к его товарищу и там заночевали. Это был тоже русский, который держал связь с партизанским отрядом. Он сказал, что свяжется с отрядом и сообщит о результатах.
Со стариком мы приехали домой совсем другой дорогой. Старик мне сказал, что пистолет, которым я немца убил, принадлежит его жене мадам Жан, поэтому себе он взял пистолет, который я взял у немца, а мне дал испанский наган. Один раз, помню, я чистил у него оружие на чердаке, но нечаянно выстрелил. Все, к счастью, обошлось! Потом старик достал в мэрии бланк французского паспорта. Он мне сделал паспорт, а печать подделал сам.
Но я все просился в отряд. Тогда старик решил меня отправить к своему сыну, который в соседней деревне держал гараж. Он был связан с партизанами. Там у него работал механиком партизан, а задания они получали от одной женщины. У него была жена, Роже Петрова, и две дочери. В этом гараже я находился до мая 1944 года. За это время мы выполнили четыре задания: взорвали дорогу, пытались взорвать мост, два раза устраивали засады. Кроме того, убили пять человек немцев. Гараж находился на национальной дороге. По этой дороге ездило много немцев. Мне все время приходилось прятаться. Однажды, когда хозяин гаража уехал в гости, механик тоже ушел, и я остался один, к гаражу подъехал немец, чтобы заклеить шину своего велосипеда. Я тогда чуть не влип. И решил после этого случая обязательно уехать отсюда в отряд. Связная уговаривала меня остаться, но я не соглашался. Тогда старик Петров пообещал познакомить меня с командиром разведки партизанского отряда.
После этого сын отвез меня к своему старику-отцу. В воскресенье перед обедом старик Петров стал меня постригать. В это время в дом зашли четверо русских в немецкой военной форме: они служили у немцев, но сочувствовали партизанам. Старик сказал им, что я его племянник и не понимаю по-русски. Потом они стали часто приходить к старику, особенно часто один из них, - Задорожный Г.М.
Потом мы встретились с командиром разведки этого французского отряда сопротивления Ненес Боски, он был мой ровесник, тоже с 1922 года рождения. Он дал задание увести меня в отряд русских. Задорожный, которому это было поручено, сказал, что с ним могут уйти четверо. Договорились встретиться в лесу у просеки. Когда прощались, я ему сказал по-русски: "До свидания!" Тот так и упал. С Григорием Задорожным пришли Эдуард Корвитко (потом его убили в бою), Иосиф Воронович (остался во Франции) и Илья Малафеев (остался во Франции). Кстати, сам Задорожный потом, уже после окончания войны, вернулся в СССР. Потом пришел к нам старик и сказал: завтра пойдете в отряд. У Задорожного взяли оружие и патроны. Вечером я забрал некоторые вещи из сада: белье, лишние патроны и многое другое. На другой день мы встретились в лесу. Там уже нас ждал проводник. С ним мы пошли через лес, затем вышли к крутому подъему - к дороге около деревни Упет. Там же залегли в засаду. Потом пришел командир разведки с шофером. И тогда мы изменили наше расположение. Дело в том, что мы должны были остановить немецкую машину. Для этого командир разведки остановился у подножия горы и делал вид, что чинит мотоцикл, - на самом деле он должен был дать нам сигнал. На повороте же стоял шофер, еще дальше проводник, а на горе - мы, пятеро человек, сидели в засаде. Прошло несколько машин, но сигнала не было. Потом дал сигнал наш проводник Поль. Мы приготовились, мои товарищи, поскольку они были в немецкой форме, вышли на дорогу голосовать, а я остался сидеть в засаде. Потом остановилась машина. В машине сидели шофер-француз и немец. Винтовка была у него над головой. Стали разговаривать, но все не могли никак начать действовать. Тогда я выскочил с наганом в гражданской одежде к машине. Немец потянулся к винтовке, но Илья Малафеев вовремя выстрелил в него и убил его. Шофер выскочил на дорогу и побежал, но ему крикнули и он вернулся. Мы вытащили немца из машины и оттащили его в кусты. Наш шофер не смог эту машину завести: она не была ему знакома, так как была газогенераторная. Тогда мы заставили везти нас хозяина этой машины. В это время мимо нас проехала легковая машина с немцами, но не остановилась.
Мы сели в машину. Поскольку я был в гражданской одежде, то меня спрятали в кузове. Наш шофер и командир сели в кабину, а четверо русских в немецкой военной форме, которые шли с нами в отряд, посадили на кузов машины. Так мы объехали Сан-Дизье. Там же, в районе Сан-Дизье, немецкие связисты тянули провод, но они нас пропустили. По пути нам повстречалась легковая машина с немцами. Нам показалось, что они что-то заметили. Видимо, мы забыли вытащить из кабины винтовку. Ее тогда же передали мне. Потом выгрузили автомобильный груз. Им оказались автомобильные моторы "Ситроэн". Два мотора мы оставили себе. Но потом у одного железнодорожного переезда попали в кювет. Мы все вышли толкать машину, чтобы ехать дальше. Я тоже вышел с винтовкой. В стороне от нас стоял эшелон с немцами. Немцы заметили нас, да и меня в гражданском, но тут быстро открыли переезд: там работа связная нашего отряда. После этого мы уехали в расположение отряда. Это было 6 июня 1944 года.
В ОТРЯДЕ ФРАНЦУЗСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ
Наш отряд состоял из 30-40 человек. В нем находились представители разных национальностей: французы, испанцы, итальянцы и один русский - Евгений Железняк, бывший советский летчик в звании лейтенанта. Теперь же, с нашим прибытием, в отряде стало семь русских. Командиром отряда был лейтенант Жан из Эльзаса. Уже потом нам стало известно, что он работал на немцев, был предателем-провокатором. Мы сразу подключились к работе: ходили в засаду, взрывали дорогу.
12 июня ко мне пришел связной и сообщил, что меня вызывает старик Александр Петров. Когда я пришел к нему домой, он мне сказал, что из лагеря Сан-Дизье необходимо освободить наших военнопленных для того, чтобы привести их в отряд. 13 июня мы устроили побег пленных, - их охраняли русские, служившие у немцев. А организовали побег таким образом. Охранники повели семь человек купаться. Мы передали пленным деньги, они подпоили охранников, а сами уехали к деревне, где жил старик Александр. В лесу нас ждали трое. Но, видимо, у нас как-то не поняли друг друга, и открыли по возвращавшимся с разведки партизанам стрельбу. В результате этого был ранен Евгений Железняк. Теперь в отряд пришло еще семь человек. Вот их имена: Петр Рыжков (в пршлом - офицер-танкист), Михаил Степанов, Николай Лубенченко, Василий Горпиенко, Иван Неизвестский, Иван Семенцов и Иван Костенко. Почти все они остались живы, только Иван Костенко позже погиб в бою. Таким образом, нас, русских, в отряде стало 13 человек. Меня назначили в отряде командиром взвода русских. Потом ко мне во взвод перешли французы из других взводов: их было человек шесть-семь.
Через день, когда мы уже находились в наряде по охране отряда, был такой эпизод. Я пошел проверять посты. На беретах у нас, русских, были нашиты красные звездочки. Шел по просеке. И вдруг вижу: сидят двое в рубашках, как у военнопленных, и что-то едят. Я понял, что это наши военнопленные. Тогда я подкрался к ним сзади и скомандовал по-немецки: "Руки вверх!" Они тут же вскочили с поднятыми руками, стали объяснять, что они русские пленные. Я им объяснил по-немецки и по-французски: раз вы русские, значит, говорите по-русски. Они обрадовались и побежали ко мне. Я закричал: "Назад!" И потребовал от них объяснений, как они здесь оказались, и так далее и тому подобное. Проверку они прошли. После этого я привел их в отряд и они присоединились ко мне во взвод. Это были старшина Николай Васиьев и Семен Саламатов.
После этого мы вчетвером, то есть, я, Евгений Железняк, командир группы Пьер и шофер-француз, отправились на легковой машине на выполнение одного задания. Нам тогда было приказано поймать одного фельджандарма, который очень многих предал. Ночью мы приехали в село, где он жил. Немцы тогда располагались на окраине села, а он жил в самом его центре. Надо было взять его без шума. У нас имелся план его дома. Мы окружили его дом и стали около дверей и окон. И вдруг открылись ставни: француз-фельджандарм выскочил через окно и побежал к немцам. Мы побежали за ним. Пьер выстрелил, но не попал. Тогда выстрелил в него я и ранил его в колено. Подбежали к нему и надели наручники. Потом выбежала его мать. Когда жители деревни проснулись и это увидели, то стали хлопать в ладоши. Мы сразу сели в машину и уехали вместе с этим жандармом. В отряде у нас был над ним суд. Были свидетели из деревни на суде. Приговор был следующий: расстрел.
17 июня я пошел в разведку с Николаем Васильевым и Иваном Косенко. Около фермы встретили группу французов, которая убирала хлеб. В этой группе Васильев узнал своего друга Павла Матвеева, с которым они вместе бежали с поезда. Матвеев, оказывается, после побега воевал в партизанском отряде. Но потом отряд, в составе которого он действовал, был окружен немцами и разгромлен. Его приютили французы, он стал работать у одного фермера. Мы его взяли к себе в отряд.
После этого было немало других заданий: взрывали железные дороги, делали засады, взяли как-то, помню, легковую автомашину. В это время шла колонна машин с немцами. Но одна машина, которая шла сзади, отстала. Мы ее забрали. В этой машине сидели два унтер-офицера СС, итальянец-шофер и итальянец-солдат. В машине были гранаты. Немцев мы обезоружили и вместе с машиной привели в отряд. Итальянцы потом влились к нам в отряд. Двух немецких унтер-офицеров Матвеев хотел убить, но я не дал ему этого сделать, а передал французам. Французы тоже их не расстреляли: так до конца войны эти немцы и были в отряде на кухне.
Когда мы передислоцировались на новое место, к Сан-Дизье, в трех километрах от аэродрома, на наш отряд была сделана облава. Хорошо, что местные жители нас вовремя об этом предупредили: из-за этого нам удалось избежать потерь. Потом командир нашего отряда лейтенант Жан вместе с начальником разведки Ненесом Боски ушли на совещание в другой отряд. Вернулся оттуда только один командир Жан. Позже нам стало известно, что Жан убил Боски, так как работал на немцев, был предателем. А тогда он нам сказал, что Боски просто оставили в том отряде. Через какое-то время Жан поехал в город с адъютантом Морисом (фамилию не помню). Раньше Морис был арестован гестапо, его пытали, у него были раздроблены пальцы на руках. И опять лейтенант Жан вернулся один: без адъютанта и без машины. Сказал, что на них было совершено нападение. Это вызвало у нас подозрение в отряде. Потом командир снова ушел на связь в город и не явился в отряд. В это же время наш отряд получил задание получить оружие от англичан, которые те должны были нам сбросить с самолетов на парашютах. Все ушли за оружием, только наш взвод оставили в лагере. Днем я пошел проверять посты, принес постовым обед. И вдруг на опушке леса раздался выстрел. Я посмотрел вокруг: везде были немцы. Выстрел оказался случайным: его нарочно сделал, чтобы нас предупредить, летчик-чех, который служил у немцев. Это нас спасло. Немцы после этого два дня не выходили в лес - боялись нас. Тогда я собрал всех из своего взвода и объявил о своем решении: обязательно выбраться с окружения. Дело в том, что в то время немцы схватили нескольких наших разведчиков, которые пробирались к нам. Вечером мы оставили машины, мотоциклы, велосипеды и часть взрывчатки, взяли только то, что было нам необходимо, и двинулись в путь. Потом подошли к дороге. Там был уже слышен разговор немцев. Русский переводчик, который у нас был, все, что немцы говорили, нам переводил. Мы поняли, что немцы хотят сменить место дислокации, а сюда на их место должны прийти другие. В это время, воспользовавшись представившимся моментом, мы тихо вышли с окружения: проскочили дорогу без единого выстрела. Потом вместе со своим взводом я отправился на место "парашютажа" оружия: это место я знал по карте. Когда мы пришли, оружие уже было принято. И там мы, как говорят, вооружились "до зубов". Мы рассказали заместителю командира отряда капитану Рене Трифо о том, что наш взвод был окружен. Он нам сказал, что наш командир лейтенант Жан - предатель, что надо его поймать и судить. Но Жан к нам больше не пришел.
Теперь новым командиром отряда был назначен капитан Рене Трифо. Весь июль и начало августа 1944-го мы проводили разные операции и диверсии. Я уже не помню, сколько их там проводилось. Помнится, в одной из операций, которая проводилась на железной дороге, когда там был разбит состав военнопленных, мы спасли трех английских летчиков, попавших к немцам в плен. Один из них, самый младший, по имени Тони, был стрелком-радистом. Несколько дней они пробыли в нашем отряде, а потом их отправили. Необходимость этой их отправки нам объяснили тем, что где-то рядом садился английский самолет.
В августе месяце меня вызвал командир отряда и приказал сходить в разведку, вернее сказать, сообщил мне о том, что меня хочет снова видеть старик Александр Петров. Мы в то время находились от его деревни где-то в 50-60 километрах. К нему мы пошли вдвоем с Петром Решковым. Дома у себя старик познакомил нас с женой француза Верино, полячкой по происхождению, которая вела агитацию среди поляков, служивших в немецкой армии. Она сказала, что назначено точное время, когда мы должны прйити и забрать 18 человек поляков к себе в отряд. Мы с Решковым вернулись после этого в отряд и обо всем доложили командиру. Он сказал нам, что есть приказ сменить место расположения отряда. Несколько дней спустя прямо днем мы двинулись к городку Сан-Дизье. Когда мы находились километрах в 20 от этого города, командир отряда отозвал меня в сторону и дал приказ: что 28 августа к 20 часам я должен быть в определенном месте у деревни Шененз. По пути мы должны были зайти в деревню Кузанс и взять этих поляков. Я поставил взводу задачу. Тогда у меня во взводе было 16 русских и 11 французов.
Ночью мы подошли к деревне. Я устроил своим солдатам привал, а сам пошел вместе с тремя товарищами в деревню к мадам Варино. Но когда я пришел к ней, она сказала, что план не удался. Оказывается, кто-то поляков предал, и немцы их окружили. Потом несколько человек, Эдуард Корвитко, Иван Костенко, два поляка Цыганек и Грушальский, а также два француза Жорж Масло и Морис Лопа пошли вперед. Но как только мы сбежали под откос на дорогу, на пригорок выскочила легковая немецкая автомашина. Мы залегли лицом к лесу. Машина прямо напротив нас остановилась. Я успел повернуться лицом к дороге и дать очередь из автомата. Немец, который сидел в машине, все же успел выстрелить, когда падал. Он оказался полковником. В это время в сторону откоса навстречу другим нашим ребятам выскочили еще два немецких офицера и какая-то ихняя женщина. Одного, кажется, убил из винтовки Семен Саламатов, другого тоже убили наши ребята, но не помню точно, кто именно. Но женщина, которая бежала с немцами, выстрелила в нашего товарища Евгения Железняка и попала ему в пятку. Евгений сбил ее выстрелом в упор, а подбежавший сюда француз дал ей очередь по грудям. Я подбежал к машине, взял у полковника сумку. Там лежали дневник, бритвенный станок и кожаный портсигар с сигаретами. И сразу же крикнул бежавшим со стороны фермы ребятам: "Давай быстрее!" В это время из леса, куда мы держали направление, выскочили два немца и дали по нам очередь из автоматов. До них было где-то 300 метров. Я тогда крикнул Михаилу Степанову: "Миша, не спеши, сними их". Он два-три раза выстрелил по ним из своей чешской винтовки. Немцы упали, но потом один из них пополз на бугорок. У нас были автоматы близкого боя и не имели даже прицельной рамки. Потом из лесу чуть повыше нас послышались очереди из старинных зенитных пулеметов. Это стреляли немцы. Но стреляли они, как оказалось, не по нам, а навстречу бежавшим от фермы нашим товарищам. Тем временем на дороге, метрах в 400 от разбитой нами машины, скопилось несколько машин с немцами. Они открыли по нам огонь.
Потом мы с набежавшими ребятами перенесли огонь своих автоматов, ручного пулемета и винтовок в сторону опушки леса, откуда как раз немцы и били по нашим из своих зенитных пулеметов. Один из наших ребят, Петр Режко, бросился назад на дорогу к оставшимся товарищам. Ползком он добрался до Ивана Костенко. У того были перебиты обе ноги из пулемета. Решков хотел его оттащить на себе, но тот направил автомат и сказал: "Уходите, все равно нам ничем не поможешь, дорогу не переползешь". Два поляка, Морис Лопа и Жорж Масло, были мертвы (последний, правда, Жорж Масло, был жив, еще бился в судорогах, но был обречен). Лишь Эдуард Корытко, который находился чуть поодаль, стрелял из пулемета по колонне немецких автомашин. Одна из машин загорелась. Когда Решков прибежал к ним, мы уже скрылись в кусты. Я проверил численность своего взвода: не хватало девяти человек. Потом стрельба за дорогой смолкла. Мы решили, что этим там все кончено, и направились в глубь леса. Раненого же Евгения Железняка оставили на одной ферме, так как два пальца на правой ноге у него были прострелены, а тут он еще получил ранение в ту самую пятку. Забегая вперед, скажу, что потом я узнал, что во время той самой стычки с немцами около местечка Ольнуа (а именно так и называлось место) мы убили одного полковника, двух офицеров и 16 солдат противника. Это было опубликовано в официальном бюллютене в городе Сан-Дизье. Потом один экземпляр такого бюллетеня я сдал при фильтрации в городе Цейтхайн, когда находился в проверочно-фильтрационном пункте № 254. Французы из деревни Ольнуа также говорили, что немцы грузили на свои грузовики около 40 человек раненых. Но это не совсем точные данные. Про женщину, которая ехала в легковой машине, нигде ничего не упоминалось.
Затем мы отправились к месту сбора отряда - к деревне Шаненз. Когда мы пришли на место, там уже знали, что мы побывали в окружении. Они даже слышали стрельбу. Вперед всех нас туда прибежал Реймонд Фоё, а мы заходили устраивать на ферму Евгения Железняка и немного припоздали. Как впоследствии выяснилось, это были Г.М.Задорожный и два француза: они отстали от нас в бою и нарвались на немецкую артиллерийскую батарею. Но они не растерялись, забросали батарею гранатами и убили 43 человека. Мы тоже слышали в это время взрывы гранат и очереди из автоматов.
30 августа мы пошли в наступление на предместье города Сан-Дищье, Шаненз.Так как 28-го числа в нашем взводе были большие потери, мы находились в резерве и шли последними. Еще 29-го числа, до начала нашего общего наступления, к нам во взвод вернулись четыре наших партизана, в том числе и Задорожный, которые отстали от нас в Ольнуа. Как я уже говорил, около деревни Ульнетт они столкнулись с немецкими артиллеристами и вчетвером забросали их гранатами. Были данные, что ими было уничтожено 43 немца. 30-го числа, уже перед самым началом наступления, в отряд вернулся Иван Неизветский. Он просидел на дереве недалеко от наших убитых больше суток, так как немцы все это дело охраняли и даже не давали местным жителям Орнуа зарыть наших убитых в землю. Неизвестский видел, как добивали фашисты Ивана Костенко и француза Жоржа Масло. Ивана притащили к камню, положили на него голову и били прикладами, а Жоржу Масло сначала выкололи глаза, а потом добили.
К Шаненз наш отряд подошел к железнодорожной ветке незаметно, так как она, эта ветка, проходила через возвышенность, и нас еще скрывали откосы. Перед самой деревней мы вышли на равнину. Немцы встретили нас ожесточенным огнем. Били из пулеметов и из противотанковых пушек. Те взвода, которые шли впереди, бросились через поле напрямую к лесу, где у нас находился временный лагерь. Я своих вернул. Кроме того, крикнул командиру другого взвода французу Пьеру (фамилии его не помню). Он со своим взводом тоже пошел за нами в обход по железной дороге. Потом, когда мы подходили к городу Сан-Дизье, подтвердились слова партизана Ивана Неизвестского об издевательствах немцев над нашими партизанами Иваном Костенко и Жоржем Масло. Ивана мы узнали только по одежде - голова была разбита в сплошное месиво. У Жоржа были выколоты глаза: на лице оставались следы ножа у глазниц. Снимки их похорон в Сан-Дизье у меня сохранились.
30 сентября 1944 года мы прибыли в город Сан-Дизье, так как в деревне Савонер, где мы до этого находились, делать было нечего. С запада к городу подходили американцы, но бои вели, маки, в том числе и мы, мы и освободили город. В этом бою наш отряд уничтожил 20 и взял в плен 132 немца. В городе нам дали документы как на русских нашего взвода и пропуск в город Шалон на Марне. Документы подписал наш командир отряда Рене Триффо. Только тогда, с приобретением документов, я узнал о том, что наш отряд являлся 2-й ротой отряда имени Евгения Моге. Моге был французским участником сопротивления, его казнили немцы.
Потом мы прибыли в город Шалон и расположились в бывших казармах, где теперь разместили наших советских граждан для отправки домой. Поскольку старших там не было, я решил ехать в город Париж, к представителям нашего правительства. Мы хотели получить от них указания, как нам и что делать, так как французы предлагали нам ехать в составе их подразделения на фронт.
 |
Памятник погибшим партизанам во Франции |
Вместе с Евгением Железняком мы поехали в Париж. Когда приехали туда, то попали на прием в советское консульство. С нами разговаривал секретарь Гузовский. Он дал нам указание ни в какую армию не вступать, а вести людей на сборный пункт для советских граждан в город Борегар. Мы спросили у него, что нам делать с оружием. Мы тогда не хотели его сдавать в Шалоне, так как местные власти там были "правыми". Об этом и сказали ему. Товарищ Гузовский на это сказал нам, что они, консульство, вмешиваться в такие дела не имеют права, а что оружие необходимо сдать тем и туда, куда требуют.
Я и Евгений Железняк отправились к своим в Шалон. Но по пути зашли на собрание компартии, которое проходило в предместье Парижа - городке Шелль. Там мы и договорились о передаче им оружия. В комитете нам напечатали расписки о том, что мы обещали им дать оружие. А затем они поехали на машине вместе с нами в город Шалон. Там мы и передали им оружие и получили от них расписки. Их, эти расписки, я потом сдал при фильтрации в городе Цейтхане.
Потом мы, то есть, русские из отряда сопротивления, приехали на сборный пункт для советских граждан в город Борегар. Там из нас организовали комендантскую роту по охране сборного пункта. Григория Задорожного назначили ее командиром, а меня - его заместителем по политической части. В Борегаре же я познакомился с девушкой Таисией Владимировной Трофимовой. Ее мама и две сестры были увезены в Латвию, потом в Германию и наконец во Францию по обвинению в связи с партизанами. Там же я на ней женился, мы сваляли свадьбу, а мои товарищи гуляли на ней. (в статье эстонского журналиста о Л.Е.Лашкове о Т.В.Трофимовой (Лашковой) написано следующее: "Тася Трофимова оказалась в лагере за пособничество партизанам на родной Гдовщине. Тася до сих пор не может вспоминать без гнева лагерь смерти в Саласпилсе, где у советских женщин, зараженных тифом, гитлеровцы брали кровь для изготовления противотифозной сыворотки. Больных и обескровленных, их вывезли на товарных вагонах во Францию. Грузили по 60 человек, выгружали - гораздо меньше. Многие погибли за эти четырнадцать суток". - Примечание И.Вершинина )
ИЗ ГАЗЕТЫ "ЛЕ ЖЕН ПАТРИОТ"
"Вот Лашков и Задорожный. Они достойны похвалы не только потому, что добровольно вызывались на самые трудные задания. Главное - они всегдп их с успехом выполняли". (молодежная газета фронта нациолнального Сопротивления "Ле жен патриот", 10 ноября 1944 г., автор статьи - Жан Женет)
ИЗ ХАРАКТЕРИСТИКИ КОМАНДИРА ОТРЯДА РЕНЕ ТРИФФО
"Сан-Дизьен, 6 сентября 1944 года.
Я, командир роты отряда маки имени Евгения Могэ Рене Триффо удостоверяю, что нижеперечисленные русские солдаты и офицеры состояли в моем партизанском отряде
Лашков Леонид ("Леон")
Задорожный Григорий ("Жорж")
Малафеев Юрий ("Жюльен") (всего в списке - 16 человек)..".
"Все эти русские люди проявили большое мужество и боевой дух во время боя при Олнуа и в разных атаках против неприятеля. Мои лучшие пожелания всем этим хорошим и верным боевым товарищам и в особенности мсье Леону Лашкову за его прекрасную беспримерную храбрость при Олнуа".
"Он всегда был образцом храбрости, вызывался добровольцем для всяких опасных поручений и всегда выполнял их успешно. Он привел в отряд 14 русских товарищей..".
(характеристика подписана 30 сентября 1944 года)
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
3 мая 1945 года на самолетах из Франции мы были отправлены в Германию, в город Цейтхайн. В город мы прибыли 27-го числа. Я попал в проверочно-фильтрационный пункт № 254. Там я сдал в штаб почти все партизанские документы, которые у меня имелись. И там же 27 мая по 25 сентября я работал по приему репатриированных советских граждан в штабе батальона, а моя жена - в столовой. Справки, которые это подтверждают, у меня и у нее сохранились. В октябре месяце мы поехали домой: я - на свое место жительство, а она - к себе. Потом я приехал к ней, там мы официально зарегистрировали свои отношению и поехали жить ко мне на станцию, в город Себеж Псковской области. Там я попытался на железнодорожную станцию, поехал оформляться в Новосокольники. Но ничего не получилось. В МВД мне сказали, что поскольку я был в плену, то нечего и думать о том, чтобы устроиться на железную дорогу. Тогда я предъявил им кое-какие документы на французском языке, в том числе и свою партизанскую характеристику. На это они мне предложили ехать в город Ригу в Министерство Иностранных дел и там сделать переводы этих документов на русский язык. Я поехал. Переводы они сделали, но печати не заверили, так как на французских документах не было штампа легализации. Мне сказали, что мне за этим нужно ехать в Москву в Союзное Министерство.
Жить, по сути дела, тогда было не на что, а тем более разъезжать по министерствам. Ведь это был 1946 год! Мы с женой уехали к ее родителям в Гдовский район Псковской области. Два месяца ловили в Чудском озере рыбу - тем, как говорится, и жили. В августе месяце я поехал в Эстонию искать себе работу. Но в городе Нарве, где я сначала оказался, очень трудно было достать билеты до Таллина. На первый поезд я не попал. Ко мне подошел начальник вокзала Леонов, мы с ним разговорились (он и сейчас живет в Нарве). Я ему сказал о том, что еду в Таллин искать себе работу. Он мне посоветовал сходить к начальнику станции "Нарва", так как, по его словам, им были нужные рабочие. Я пошел туда. Начальник станции Иванов дал мне направление в город Таллин в отделение дороги. Когда я приехал в Таллин и пришел в отдел кадров отделения дороги, то меня там, как и в Носокольниках, стали спрашивать о том, что я делал во время войны. Я сказал им, что был в плену, несколько раз бежал и воевал в партизанском отряде во Франции . Они стали меня расспрашивать о жизни во Франции. В общем, меня взяли работать учеником стрелочника на станцию "Нарва". Через несколько месяцев я сдал экзамены на стрелочника, потом - старшего стрелочника, а еще через какое-то время, 29 июля 1947 года, - на дежурного по станции. Но работу по специальности мне не предоставили, не было вакантных мест. Предложили ехать в Кивиыли. Но так как переговоры велись на эстонском языке, которого я, конечно, не знал, я решил взять расчет, что и сделал 28 апреля 1948 года. А всего через несколько дней, 3 мая 1948 года, оформился работать на комбинат "Кренгольмская мануфактура" учеником помощника мастера. В ноябре 1948 года я сдал экзамены и с тех пор работаю поммастера.
 |
Встреча спустя 22 года. Слева направо: Л.Е. Лашков, его жена Т.В. Лашкова (Трофимова), Г. Задорожный |
ДОПОЛНЕНИЕ. Четверо русских из нашего взвода, как говорил командир отряда Рене Триффо, были представлены командованием отряда к награде. Это были Л.Лашков, то есть - я, Г.М. Задорожный, Е.Железняк и А.Ф.Корытко (посмертно). Но надо было ехать за наградами в город Нансе! Поехать туда у нас не получилось и наград мы не получили.
Воспоминания Л.Е.Лашкова были записаны директором Нарвского городского музея Е.П.Кривошеевым с 10 марта по 25 июня 1966 г.
