Гражданские

Мы ехали в сопровождении преподавателей, не наших, а из разных школ. Детские сады ехали со своими воспитателями. Мне было двенадцать лет, но так жалко было этих деток. Им по три, четыре года, у каждого на рукаве нашивка на которой написано имя, фамилия, отчество и адрес. Их так верёвкой оцепят по кругу, они за неё держатся и так их водили за верёвочку. Плохо одетых, ничего не соображающих.

Тогда олифа изготовлялась из растительных масел, и на ней можно было жарить. Столярный клей, варившийся из мясных отходов тоже шел в пищу. Туалет не работал. Окна коридора выходили на балкон, к весне на этом балконе образовалась огромная куча льда, потому что не было возможности никуда ходить и всё выливали в окно.

В 1941 году садик, в который я ходила, эвакуировали. Помню, мы ехали в поезде, и когда слышали шум летящего самолёта, прятались под лавки. Почему-то родителей не предупредили, когда мама пришла за мной в садик, ей сказали, что детей забрали и увезли, не сообщив даже куда. Она поехала, кажется, на Московский вокзал и там читали огромные списки - кого и куда увезли. Читали пофамильно кого куда, кого куда. Я оказалась в самом конце списка.

На моих глазах умирала бабушка. После неё оставалась какая-то еда. Я хотел доесть, но мне запретили - так я узнал и запомнил, что за мёртвыми доедать нельзя. Первой умерла бабушка. Мы похоронили бабушку, а, когда вернулись с похорон, увидели, что нас обокрали - украли две шкатулки с драгоценностями, которые мы могли обменять на хлеб. Практически у нас украли жизнь.